Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика, 1997-2015 - [4]
Мне кажется, что я знаю теперь, каково содержание той дерзкой радикальности, к которой я, не разобравшись толком в замыслах НГ, призывал ее в своем письме. Создательнице электронной литературы никогда не станет уютно среди авторов печатных книг. В письме ко мне НГ противопоставила себя легкую (электронную) тяжелым (книжным) мужчинам:
"На московском обеде в честь вручения премии "Антибукер" Виктор Ерофеев заметил, что таких литературных обедов надо бы побольше, "чтобы писатель толстел". Далее величину тела писателя Ерофеев сопоставил с актуальностью его текстов. "На пике небытия литературы, которая слабеет на глазах", актуален может быть (позволю себе развернуть его мысль) только тучный — обладатель живота в русском и древнерусском смысле, то есть жизни, бытия вообще.
Согласно этой логике, актуальность, как атлантический загар, должна липнуть к Михаилу Бергу, даже в городской черте предпочитающему личный автомобиль пешему ходу из-за актуальной величины своей фигуры. Где уж гнаться за ним мне, когда при росте 162 см мой вес еле дотягивает до 50 кг, так что мое мышление постоянно оказывается в любой ситуации катастрофически неактуальным, почти призрачным, прозрачным, дистрофичным и может быть раздавлено любым ленивым прихлопом "чужого слова". Во главе Петербургского отделения ПЕН-клуба встал в соответствии с общеисторической тенденцией тучный человек — Валерий Попов, которому мои тексты кажутся недоразвившимися до нормальных литературных форм. Остается только, как можно более достойно, уступить беговую дорожку крупноформатной Марусе Климовой. Вообще, писателей правильно было бы сталкивать (и сравнивать) по физическим параметрам, как боксеров: кому придет в голову выводить на ринг брутального, неповоротливого тяжеловеса против всепроникающего и легкого, как гений, бойца?"
В печатном виде "Лупа" многое теряет. В Интернете она могла бы предстать нелинеарной и мультимедиальной — с links, отправляющими, скажем, к кинофильмам Гринуэя (лебедь, семантически связанный у НГ с "дырой", "Ничто" и "Ужасом", похоже, оттуда). Мне не вполне понятно, почему НГ не инсталлирует свои гипертексты в Интернете, почему она еще не покинула мир убийственно-увесистых книг и нахаpчившихся мужчин. Потому что ее "Лупа" — все же акт не только компьютерного искусства, но и недоверия к искусственной жизни в электронной среде? Потому что НГ хотелось бы отнять у компьютерного дизайна всю его интернетовскую эфемерность и "имматериальность" (Лиотар) и утвердить его в самой жизни? Опять предположения, будь они неладны! Но вот очевидность: предоставив свои страницы юной некнижной прозе, "Звезда" совершила смелый и благой поступок.
P. S.
Пока "Лупа" ждала на редакторском столе своего часа, чтобы увидеть свет, НГ прислала мне е-mail, в котором, как я и предполагал, она продолжила надстраивать свой гипертекст. Автор гипертекста — не только в нем, его место все время сдвигается в сторону метапозиции, которую он занимает по отношению к уже написанному — никогда не доходящему до последней точки. Гипертекст должен быть поэтому тем, что не удовлетворяет создателя. НГ согласилась, читая мои заметки, с тем, что я сказал в них о ее "недоверии к жизни в электронной среде", и определила свое твoрчecтво "аs роstсоmputer оnе",(Как посткомпьютерное (англ.).) добавив к этому: "Мау bе " Damа s ррс" sounds nоt worsе"(Может быть, "Дама с ррс" звучит не хуже (англ.).>. Мау bе. Не стоит, впрочем, забывать о том, что гипертекст живет только как преодоленный (в своей, на самом деле, диалектической непреодолимости).
Эдик
Автор благодарен Анастасии Шубиной и Габриэлю Суперфину, которые помогли ему в работе над этим очерком
В названии моего очерка глухой согласный на месте звонкого "д" был бы уместнее. В отличие от Канта (и вместе со всеми его русскими критиками), я не верю в то, что нравственность — достояние человеческого разума и, следовательно, присуща всем мыслящим без разбору. "Ладомира соборяне" (чтобы не пытать читателей интертекстуальной загадкой, я напомню им, что у Хлебникова названные им так существа заменили "д" на "т": "Это шествуют Творяне…") — исключение из рода человеческого, которое потому и возможно, что сам homо sapiens выломился из природного царства. Люди, у которых этика в крови, дают прочим ощутить, что и те изолированы, одиноки в чуждом им космосе и что им было бы соответственнее сплотиться и примириться, чем бороться друг с другом, чем пребывать в состоянии незнания по поводу того, что собственную исключительность нельзя превозмочь, расправившись с таковой же Другого. Этика растет из подражания тем, кто отказался от схватки с себе подобными одиночками. Иначе: она подставляет имитацию (в том числе imitatio Сhristi) на место уничтожения дифференциации. Еще иначе: для нравственного человека не существует противопоставленной ему экземплярности. Эдик, он же Эдуард Анатольевич Шубин, был для меня водителем в область нравственности. Стоит ли говорить о том, что копии никогда не дотянутся до оригинала. И что сказанное относится не только ко мне, но и к тому большинству в социальном мире, которое этично в долг (заимствованное не принадлежит никому — останусь ли я себе тождественным или потеряю всё, что имею, если верну взятое напрокат?).
Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы.
Что такое смысл? Распоряжается ли он нами или мы управляем им? Какова та логика, которая отличает его от значений? Как он воплощает себя в социокультурной практике? Чем вызывается его историческая изменчивость? Конечен он либо неисчерпаем? Что делает его то верой, то знанием? Может ли он стать Злом? Почему он способен перерождаться в нонсенс? Вот те вопросы, на которые пытается ответить новая книга известного филолога, философа, культуролога И.П. Смирнова, автора книг «Бытие и творчество», «Психодиахронологика», «Роман тайн “Доктор Живаго”», «Социософия революции» и многих других.
В книге профессора И. П. Смирнова собраны в основном новые работы, посвященные художественной культуре XX века. В круг его исследовательских интересов в этом издании вошли теория и метатеория литературы; развитие авангарда вплоть до 1940–1950-х гг.; смысловой строй больших интертекстуальных романов – «Дара» В. Набокова и «Доктора Живаго» Б. Пастернака; превращения, которые претерпевает в лирике И. Бродского топика поэтического безумия; философия кино и самопонимание фильма относительно киногенной действительности.
Исследование известного литературоведа Игоря П. Смирнова посвящено тайнописи в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» Автор стремится выявить зашифрованный в нем опыт жизни поэта в культуре, взятой во многих измерениях — таких, как история, философия, религия, литература и искусство, наука, пытается заглянуть в смысловые глубины этого значительного и до сих пор неудовлетворительно прочитанного произведения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В третьем томе рассматривается диалектика природных процессов и ее отражение в современном естествознании, анализируются различные формы движения материи, единство и многообразие связей природного мира, уровни его детерминации и организации и их критерии. Раскрывается процесс отображения объективных законов диалектики средствами и методами конкретных наук (математики, физики, химии, геологии, астрономии, кибернетики, биологии, генетики, физиологии, медицины, социологии). Рассматривая проблему становления человека и его сознания, авторы непосредственно подводят читателя к диалектике социальных процессов.
А. Ф. Лосев "Античный космос и современная наука"Исходник электронной версии:А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.1] Бытие - Имя - Космос. Издательство «Мысль». Москва 1993 (сохранено только предисловие, работа "Античный космос и современная наука", примечания и комментарии, связанные с предисловием и означенной работой). [Изображение, использованное в обложке и как иллюстрация в начале текста "Античного космоса..." не имеет отношения к изданию 1993 г. Как очевидно из самого изображения это фотография первого издания книги с дарственной надписью Лосева Шпету].
К 200-летию «Науки логики» Г.В.Ф. Гегеля (1812 – 2012)Первый перевод «Науки логики» на русский язык выполнил Николай Григорьевич Дебольский (1842 – 1918). Этот перевод издавался дважды:1916 г.: Петроград, Типография М.М. Стасюлевича (в 3-х томах – по числу книг в произведении);1929 г.: Москва, Издание профкома слушателей института красной профессуры, Перепечатано на правах рукописи (в 2-х томах – по числу частей в произведении).Издание 1929 г. в новой орфографии полностью воспроизводит текст издания 1916 г., включая разбивку текста на страницы и их нумерацию (поэтому в первом томе второго издания имеется двойная пагинация – своя на каждую книгу)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор книги — немецкий врач — обращается к личности Парацельса, врача, философа, алхимика, мистика. В эпоху Реформации, когда религия, литература, наука оказались скованными цепями догматизма, ханжества и лицемерия, Парацельс совершил революцию в духовной жизни западной цивилизации.Он не просто будоражил общество, выводил его из средневековой спячки своими речами, своим учением, всем своим образом жизни. Весьма велико и его литературное наследие. Философия, медицина, пневматология (учение о духах), космология, антропология, алхимия, астрология, магия — вот далеко не полный перечень тем его трудов.Автор много цитирует самого Парацельса, и оттого голос этого удивительного человека как бы звучит со страниц книги, придает ей жизненность и подлинность.