Философия уголовного права - [84]

2. Теории относительные усматривают основание карательной деятельности государства не в том или другом абсолютном начале, которому неизбежно подчиняются люди, а исключительно в известном результате, полезном для государственной жизни, который вытекает как последствие из применения наказаний. Таким общим результатом для всех относительных теорий является уменьшение числа преступных деяний: наказание налагается не «quia peccatum est», а «пе peccetur». Тот путь, которым достигается этот общий результат, образует собою специальную цель наказания, а эта последняя служит основанием карательной деятельности для каждой отдельной теории. Слабая сторона всех относительных теорий давно указана в литературе: из доброй цели самой по себе нельзя вывести право (юридическое основание) на причинение стеснений, боли и страданий человеку. Справедливо говорит по этому поводу Гейнце: «Без всякого сомнения, государство имеет интерес в том, чтобы преступные деяния не были совершаемы. Конечно, оно может и должно принимать меры к предотвращению будущих преступных деяний. Однако отсюда еще не следует, чтобы наказание было для этого безусловно необходимым средством, и еще менее, чтобы оно было правомерным средством» (Heinze. Strafrechtstheorien und Strafrechtsprincip, in Holtzendorff’s Handbuch. I. S. 265). Затем, доказанная опытом недостижимость той или другой цели влечет за собою падение всей конструкции, так что институт наказания может оказаться лишенным всякого основания; тот же результат получим мы и во всех тех отдельных случаях, в которых полагаемая в основу наказания цель не может иметь места, например – исправление неисправимых или в исправлении не нуждающихся.

Сообразно содержанию специальных целей могут быть различаемы следующие основные типы относительных теорий: во-первых, теория общего устрашения фактом выполнения наказания, то есть устрашения всех и каждого от совершения преступных деяний, иначе называемая теорией общего предупреждения (Generalpraventionstheorie). Во-вторых, теория устрашения преступника фактом выполнения наказания в виде создания в нем мотива к воздержанию от совершения преступного деяния и от повторения его, иначе называемая теорией специального предупреждения (Specialpraventionstheorie). В-третьих, теория психического принуждения Фейербаха? или теория устрашения угрозой наказания. «Государство, – говорит Фейербах, – должно стремиться к устранению преступных деяний; необходимым для этого средством, кроме мер полицейского предупреждения и восстановления, где это возможно, правомерных состояний, является психическое принуждение, осуществляемое уголовным правосудием». Человека влекут к преступному деянию различные его чувственные, эгоистичные побуждения. Этим побуждениям уголовный закон противопоставляет свою угрозу наказанием, то есть угрозу причинить страдание, боль, вред для преступника. Затем, для того, чтобы такая угроза имела реальное значение, необходимо неуклонно приводить ее в исполнение, как только совершится преступное деяние. Таким образом, юридическим основанием наказания служит предшествовавшая угроза, а юридическим основанием угрозы – цель создать психический мотив воздержания, как результат свободного расчета и выбора со стороны действующего лица. В-четвертых, теория защиты или обеспечения общества от вредных и опасных людей-преступников. Насколько предупредительные меры не предотвращают преступных деяний, настолько должен действовать меч уголовного правосудия, истребляя вредных людей, обессиливая их, устраняя от общения с прочими гражданами и т. д. Учения этого направления суть весьма древни в науке уголовного права и по ближайшему содержанию своему представляются весьма разнообразными; но юридическое основание конструкций, как видим, весьма простое и элементарное, остается одно и то же. К этому же направлению примыкают и последователи, так называемой, антропологической школы, основателем которой является Ломброзо.

Исходя из представления о связи преступного деяния с физиологическими и анатомическими свойствами субъекта (см. выше), Ломброзо рассматривает наказание исключительно как средство самозащиты от опасных индивидуумов, поскольку меры предупредительные оказываются недействительными. Поэтому все, что ведет к обузданию, а в необходимых случаях к истреблению вредной породы людей – все то и должно применяться в качестве наказания. «Мы должны отказаться, – говорит Ломброзо, – от современных сантиментальных отношений к преступнику, которыми заражены все наши криминалисты; высшая раса всегда утесняет и истребляет низшую – таков закон развития человечества. Где дело идет о спасении высшей расы, там не может быть места жалости». Основным моментом учения представляется, таким образом, теория преступного деяния как явления, вытекающего из известных особенностей, говоря ближе, из известных анормальностей физической природы человека – преступник, говорит Ломброзо и его последователи, есть человек низшей организации в современном обществе. Однако нетрудно видеть, что такое отождествление безусловно неправильно. Мы можем вполне допустить, например (если это доказывается наблюдениями антропологов, проверять которые не есть дело юридической науки), что стремление к пролитию крови себе подобного есть признак низшей организации индивида человеческой породы; но мы не можем сказать, что эта неразвитость или уродливость организации сливается с убийством, как преступным деянием, так как не всякое лишение жизни человека человеком будет убийством в смысле преступного деяния. Становясь на точку зрения Ломброзо и его последователей, мы могли бы сказать, что все люди, имеющие склонность к лишению жизни себе подобных, суть люди низшей организации; но мы ни в каком случае не можем приписать этой черты преступникам-убийцам исключительно; наоборот, преступник-убийца тем и отличается от всех других проливателей человеческой крови, что в его действиях заключается нечто такое, чего нет в действиях этих последних. Именно, его действие имеет особое, для антропологии безразличное, юридическое свойство: оно есть правонарушение, то есть действие, противное исходящим от законодательной власти велениям. Поэтому, рассуждая не о лишении жизни или пролитии крови вообще, а о преступном деяние убийства, Ломброзо допускает замещение одних понятий другими: вместо того, чтобы говорить об известных действиях, или поступках, определенных по их содержанию, каково лишение жизни, пролитие крови, он берет предметом рассуждений понятие преступного деяния, образуемое совершенно самостоятельным признаком противоправности, и с этим понятием связывает свои выводы. То же самое прилагается и по отношению ко всем прочим преступным деяниям: везде представители разбираемого направления говорят об известных преступных деяниях, между тем как в действительности рассуждения их, с одной стороны, касаются целой группы человеческих действий известного содержания, в составе которой преступное деяние образует лишь малую часть, а с другой – не охватывают всей той области, которая определяется понятием преступного деяния, так как для этого необходимо было бы доказать, что всякий неповинующийся предписаниям действующего закона есть человек низшей организации. Допуская и соглашаясь вполне, что в числе запрещенных под страхом наказания деяний находится несколько таких, которые по содержанию своему противны природе культурного человека (в чем, впрочем, едва ли кто-либо и ранее сомневался), мы со своей стороны необходимо приходим к выводу, что учение антропологической школы оставляет совершенно в стороне основные моменты наказания, как юридического последствия правонарушения. Защита от вредных животных есть дело государственной администрации, а не уголовного правосудия, и для юриста остается только непонятным, почему рекомендуемые этою школою меры должны прилагаться лишь к совершившим преступные деяния, а не ко всем людям, принадлежащим по своей организации к несчастному типу низшей расы