Философия уголовного права - [83]

Ко второй группе абсолютных теорий принадлежат: теория самозащиты, или непосредственной реакции всему тому, что наносит вред человеку, основывающаяся на неизменных свойствах материальной природы человека, теория категорического императива и теория врожденной справедливости, основывающаяся на свойствах духовной природы человека (нравственной и умственной). Все теории этой группы представляются нам заключающими в себе коренную ошибку в самой постановке вопроса: они трактуют в сущности не об институте наказания государственного, а о чем-то другом, что, как непосредственно связанное с природой человека, может иметь место и вне государства, без государства и до него. Говоря о наказании, юридическая наука имеет в виду выяснить основания наказания, именно и исключительно в государстве лежащие, выяснить потребности государства, вызывающие наказание, другими словами – природу государства, насколько она требует (или не требует) института наказания; между тем этот вопрос настоящими теориями не только отводится на задний план, но нередко и вовсе остается без освещения. Допустим, что реакция, и в форме мести, и в форме воздаяния, требуемого духовной природой человека, действительно вытекает из неизменных свойств этой природы; но каким образом из того же основания вытекает институт государственного правосудия, превращающий самую месть в преступление, – вот вопрос, на который разбираемые теории должны были бы прежде всего дать ответ и который они или обходят, или ограничиваются малодоказательными ссылками на историческую смену субъектов карательного права, на «современные воззрения» и т. п. Конечно, не подлежит никакому сомнению, что не только наказание, но и само государство – все государство со всеми его элементами – вытекает из природы человека; но для юридической науки уголовного права важно не это конечное выяснение причины всех причин, а важно отношение наказания к государству. Несомненно, что природа государства связана с природой человека; но несомненно также и то, что в природе государства имеются такие элементы, которых нет в природе отдельного человека и которые слагаются и возникают именно на почве единения людей в государства. Только с этой точки зрения можем мы объяснить тот факт, что и месть, и другие формы естественной реакции, из природы человека вытекающие, не только упраздняются в государстве, но становятся преступлениями.

В частности, теория категорического императива практического разума (Канта) исходит из того предположения, что уму человека врождены известные требования, не нуждающиеся в каких-либо доказательствах; они сами по себе очевидны для нашей совести как неопровержимые факты, как незыблемые законы.

Уголовное правосудие руководствуется одним из таких категорических императивов: наказание всякого преступного деяния безусловно требуется всею нравственною природою человека, притом наказание по началу воздаяния равным за равное. Если прекратится действие такого закона вечной нравственности, то и жизнь людей на земле потеряет всякую цену и значение. Требование это столь безусловно обязательно, что даже общество, которое должно распасться, все-таки прежде обязано казнить своих преступников – fiat justitia, pereat mundus.

Теория врожденной справедливости ограничивается общими указаниями на то, что наказание преступных деяний, как возмездие за содеянное зло, есть практическая необходимость, которая обусловливается врожденным человеку законом справедливости, то есть началом воздаяния злом за зло и добром за добро.

Положение, что человеку врождена идея справедливости, представляется, однако, безусловно несостоятельным. Прежде всего бросается в глаза, что положение это совершенно бездоказательно. В качестве единственного довода приводят обыкновенно то обстоятельство, что всякий человек ощущает невольно чувство удовольствия при виде торжества справедливости и, обратно, чувство неудовольствия, когда справедливость нарушается. Против этого, однако, можно возразить, что повседневный опыт представляет нам явления, совершенно противоположные: человек, приобревший себе неправедным путем выгоды, радуется им нисколько не менее честного труженика. Когда торжество справедливости совпадает с нашими интересами, тогда оно действительно доставляет нам удовольствие; но за этими пределами ничего подобного не замечается. Совершенно понятно, что в гражданском обществе, где интерес всех и каждого, за исключением преступника, заключается в охранении правопорядка, акт справедливости доставляет удовольствие большинству: но, чтобы это чувство было врождено человеку – для утверждения этого мы не имеем никаких серьезных оснований. Сознание собственной вины, например, нисколько не облегчает тяжести наказания, как следовало бы ожидать при врожденном чувстве справедливости, а наоборот, отягчает его; страдания же без вины, мученичество, как известно, доставляет высшее психическое наслаждение. Если чувство справедливости врождено всем людям, то не был бы возможен тот факт, что люди обладают им в различной степени, притом развитые и образованные в большей, чем необразованные.