Философия уголовного права - [75]

Но здесь необходимо никоторое отступление. Существует мнение, что говорить о коррективах уголовной репрессии, определяемых со стороны начал морали и справедливости, уже потому не имеет смысла, что единственное отношение к наказанию, допустимое с указанных точек зрения, может быть лишь безусловно отрицательным. Что существуют нравственные и религиозные системы, которые ни при каких условиях не могут быть примирены с намеренным причинением страдания индивиду, – в том не может быть сомнения. Но само собою разумеется, говоря о требованиях морали, мы имеем в виду не нравственные нормы, существующие исключительно в представлении философа, сектанта или праведника, но те правила морали, которые представляют собой реальную основу нравственной жизни исторически существующего общества, дают фактически уловимый нравственный тон этой жизни, проявляют себя во внешних поступках людей, а главное определяют социально-этическую оценку последних. В том же, что моральные основы современной жизни вполне согласимы с государственным учреждением уголовного наказания, – не может быть ни малейшего сомнения. Не более основательным является и отрицание уголовного наказания во имя справедливости. Все нападки на уголовную репрессию, делаемые на этой почве, так или иначе сводятся к воспроизведению известной критики существующих уголовно-правовых норм, связанной с именем Роберта Оуэна, этого, по выражению Таганцева, великого печальника человеческих несчастий, апостола любви и всепрощения. Отрицание Оуэном нравственного права государства или общества наказывать преступников покоилось на следующей, крайне простой, а потому и чрезвычайно убедительной нравственной норме: нельзя с другого взыскивать за то, чему ты сам являешься причиной. Общество потому не имеет права наказывать преступника, что само преступление есть продукт социальных условий. Если бы рецидивист-грабитель получил воспитание не в нравственной клоаке ночлежного дома, а в добропорядочной семье зажиточных людей, то из него, быть может и даже по всей вероятности, выработался бы не преступник, не враг общества, а его друг, полезный член. Со стороны общества несправедливо наказывать за то, что является плодом его дурного устройства.

Большая посылка рассуждения Оуэна – нравственная норма – приведена правильно, т. е. едва ли найдутся люди, которые бы сочли нравственно возможным ее оспаривать. Зато вторая – малая посылка – констатирование предположений нормы – в действительности представляет некоторую натяжку: нет основания думать, что преступность есть продукт одних социальных условий. Правда, что современная общественная жизнь предъявляет суровые требования к нравственной стойкости одних и мягкие, легко выполнимые к другим. Верно, что одни уже с детства имеют возможность воспитать и укрепить свое нравственное чувство, и самая жизнь их проходит в атмосфере здорового труда и спокойного пользования нормальными радостями жизни. Это – счастливцы, хотя бы они родились и не в верхних или богатых слоях общества. Жизнь других слагается иначе. Развращающее влияние среды, нужда или пресыщение, соблазн или извращенность желаний создают крайне благоприятную почву для культуры ростков преступности. Этим на долю выпадает более тяжелое испытание, им устоять труднее. Только что же отсюда следует? То ли, что те, к кому жизнь предъявляет более трудные, чем к кому-нибудь другому, нравственные требования, имеют право уклоняться от их выполнения? Но признать за индивидом такое право значило бы отказаться заранее ото всякой надежды на осуществление нравственного порядка между людьми. Ибо последнее возможно лишь при условии, что каждый исполнит свой долг, не справляясь завистливо о том, не взвалила ли жизнь ему на плечи тяжестей более, чем кому-либо другому. Конечно, всему есть предел, также и запросам права и морали. Люди – не герои, и существует нормальная граница человеческой выносливости. Признание в уголовных кодексах ненаказуемости преступлений, совершаемых в состоянии крайней необходимости, до известной степени является именно продуктом требований во имя справедливости. Но ведь не все же преступления совершаются под гнетом внешних обстоятельств, исключающих нормальную способность сопротивления. Громадное большинство людей, живущих в не менее тяжелых материальных или нравственных условиях, все же никого не грабит, не насилует, не убивает. Причины преступления лежат следовательно не только вовне, в условиях общественности, но и в самом преступнике, его дурной природе. Вина общественная не исключает индивидуальной.

Требования, предъявляемые к наказанию во имя этических начал, лежащих в основе данного склада общественной жизни, не должны быть смешиваемы с требованиями, которые заключали в себе так называемые абсолютные теории о праве наказания. Абсолютные теории имеют то общее с запросами социальной этики, что, выдвигая и освещая преимущественно моральные основы репрессии, те и другие в равной мере проявляют свойство absolutio ab ef-fecto, безразличного отношения к практическим, в частности, уголовно-политическим последствиям репрессии, стремление поставить задачею законодательной практики удовлетворение принципа, и только принципа. Но абсолютные теории характеризует вместе еще и другая черта, которую напрасно было бы искать на стороне требований, предъявляемых к наказанию во имя нравственных начал исторически существующим обществом, это особое