Философия преступления и наказания - [16]

Шрифт
Интервал

.

Далее, классическую школу обвиняли в том, что она, определяя преступление как явление юридическое, тем самым, исчерпывает содержание науки уголовного права, ограничивая пределы своего изучения преступления исключительно как явления юридического[66]. Однако самое мощное и последовательное обвинение в адрес классической школы было направлено относительно того, что она принимает как подразумеваемый постулат свободу воли людей в результате совершения преступления, то есть именно от свободной воли людей зависит, совершать или совсем не совершать преступлений, совершать их тем или иным образом и в большем или меньшем количестве[67].

На самом деле, классическая школа не отрицала принципиально возможности исследования преступников. Просто-напросто она оставляла его без внимания. Классическая школа подходила к преступнику в основном лишь с одной стороны – со стороны учиненного преступления, хотя и признавала, что исследование преступления без совершившего его субъекта невозможно. Поэтому утверждение о том, что классическая школа смотрела на преступление только как на юридическую сущность, как на деяние без деятеля, совершенно игнорируя влияние человеческих и социологических факторов на преступление, не соответствует действительности. Подтверждение тому можно обнаружить, в частности, в работе Ч. Беккариа «Преступление и наказание».

Как справедливо отмечает М.П. Чубинский, «именно после Беккариа широко развивается могучий реформаторский поток, который, в конце концов, смел старые порядки уголовного правосудия и вызвал создание нового порядка, резко противоположного прежнему по своим принципам и организациям»[68].

Следует также подчеркнуть, что Ш. Монтескье, труды которого оказали сильное влияние на формирование взглядов Ч. Беккариа, был более позитивистом, чем все его предшественники (Эйро, Николя, Т Мор), за исключением Бэкона, в том смысле, что он не только высказывал мысли, плодотворные для уголовной политики, но и стремился обосновать их. Понятно, что ни у Беккариа, ни у Монтескье не было в распоряжении богатого социологического, статистического и антропологического материала, которым владели позитивисты. Они в значительной мере пользовались лишь историческим материалом.

Позиция классиков, на наш взгляд, заключается в том, что изучение психофизической организации субъекта преступления не должно и не может быть предметом юридического, в частности криминологического, исследования, ибо изучение физической, биологической, психологической сущности человека является самостоятельной областью антропологического и социологического исследования.

В противном случае, наряду с понятием преступления, закрепленным в уголовном законодательстве, называемым «легальным определением», следует использовать также понятие, используемое в криминологии, то есть «материальное» или криминологическое определение.

В начале XIX столетия изучением преступления стала заниматься преимущественно статистика. Представляется, что будет правильным считать это началом нового, третьего периода исследования понятия и природы преступления в связи с личностью преступника.

Как известно, в отличие от физических и биологических, социальные явления, к которым относится и преступление, экспериментально изучить точно не представляется возможным. Поэтому приходится ограничиваться и удовлетворяться методом наблюдения в научных исследованиях в области социологии. Одним из наиболее полезных и эффективных орудий для таких наблюдений как раз и является статистика.

Г.Д. Тард писал: «Статистика есть нечто вроде развивающегося общественного чувства: у общества она – то же, что зрение у животных, и по определенности, постепенности, возрастающему обилию своих таблиц, графических кривых и раскрашенных карт она делает эту аналогию с каждым днем все более поразительной. И в действительности, глаз есть не что иное, как чудный аппарат для быстрого, моментального и оригинального исчисления оптических колебаний, которые он передает нам в форме беспрерывного ряда видимых картин, вроде постоянного обновляющегося атласа»[69].

Статистика преступности появилась в Бельгии и во Франции под видом одной из глав моральной статистики. Группа ученых, которые, не имея цели изучить преступность как таковую, поставив предметом своих изысканий моральную статистику, рассматривали преступление как аморальное, безнравственное деяние. Они занимались вопросами преступности не на априорных доказательствах, а на выводах, почерпнутых из реальной жизни общества.

Научная уголовная статистика появилась на свет между 1825 и 1830 гг. Родоначальником уголовной статистики считается профессор Брюссельского университета А. Кетле. Кроне как-то сказал, что уголовная статистика «является первым условием успеха в борьбе с армией преступности и играет в этой борьбе ту же роль, какую во время войны играет разведочная служба»[70].

Пользуясь цифровыми данными, Кетле исследовал вопрос, подчиняются ли действия человека как существа, обладающего нравственным чувством и мыслью, определенной закономерности? И пришел к следующим смелым выводам: «Общество в себе самом носит зародыш совершаемых преступлений. Само общество тем или иным путем неизбежно создает преступление, и преступник в его руках лишь преступное орудие; каждая общественная форма порождает определенное число и определенный род преступлений, с необходимостью совершаемых в ее среде»


Рекомендуем почитать
История животных

В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.


Бессилие добра и другие парадоксы этики

Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн  Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.


Диалектический материализм

Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].


Самопознание эстетики

Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.


Иррациональный парадокс Просвещения. Англосаксонский цугцванг

Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.


Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.