Философия оптимизма - [136]

.

Включение философских предпосылок и выводов в проблему «тока» имеет особое значение для анализа экономического эффекта неклассической науки. Для нее характерно сближение философских выводов с прикладными. Сейчас напрашиваются весьма существенные, практические, связанные с планированием науки и народного хозяйства, следствия из концепции «тока» в экономику из естествознания — не только из суммы естественнонаучных данных, но и из их обобщения. Поэтому замечание, сделанное в полемике против Струве, сейчас практически особенно важно. Как и замечание В. И. Ленина об изменчивости фундаментальных принципов науки в «Философских тетрадях»[112]. В сущности, эти представления— о «токе», исходящем из естествознания, и об изменчивости фундаментальных принципов — логически связаны между собой; такая связь в наше время стала явной. Сейчас «ток» стал особенно мощным, глубоко реконструирующим экономику и экономическую мысль, потому что его источником служат фундаментальные преобразования научной картины мира. «Ток» соединяет гносеологический оптимизм с экономическим и социальным оптимизмом.

Современный синтез двух тенденций — усилившегося «тока» от естествознания к экономике, и подвижности, динамичности и пластичности фундаментальных принципов науки — можно отчетливым образом увидеть в той роли, которую играет математика в научно-технической революции середины и второй половины XX в. В начале главы уже говорилось об этой роли, и дальнейшие соображения об эконометрии являются лишь частной иллюстрацией более общей тенденции. Математика, на первый взгляд, кажется иным по отношению к естествознанию источником научно-технических и экономических преобразований. Ее роль выражает характерную для нашего столетия, реализующую высказанные значительно раньше философские концепции, подвижность общих, в том числе логико-математических принципов науки. Но, как уже было сказано, современная математика в своих наиболее фундаментальных логических поворотах приобретает онтологическую ценность, становится наукой о бытии, придает физическую содержательность своим понятиям, в том числе наиболее общим, метаматематическим.

В свете подобной тенденции некоторые направления современной научной мысли, казавшиеся сначала независимыми и даже противостоявшими одно другому, представляются едиными, логически и исторически связанными, может быть, даже тождественными. К числу таких направлений принадлежит общая теория систем. Она появилась в форме оппозиции объяснению, сводившемуся к ответу на вопрос: «из чего состоит?», объяснению, которое иногда называют «элементаризмом» или «концепцией элементарности». Поискам элементарных кирпичей, из которых состоит бытие, поискам, претендовавшим на роль универсального научного метода, была противопоставлена идея системы, целостности, органицизма, опиравшаяся на биологические понятия. «Наука о целостности и органицизме par excellence — биология — призвана играть в нашем мировоззрении такую роль, какую она никогда не играла раньше», — писал в 1932 г. Берталанфи[113].

Но общая теория систем не была повторением или простым продолжением философии Целого, развивавшейся в течение веков. И она не была линией обороны, защищавшей специфику биологического органицизма и целостности от угрожавшего им механицизма. Напротив, она была рубежом атаки, она претендовала на охват неорганической природы — традиционной территории механицизма, именно об этом говорило слово «общая» в названии нового направления науки. Но на таком пути общая теория систем должна была сблизиться со структурным анализом или, как его иногда называют, структурным подходом к миру, и с метрическими категориями.

Соотношение целого с индивидуальным, локальным получило очень общую и многообещающую трактовку в математике. Идея целостности была онтологической презумпцией функционального анализа, который изучает кривые, соответствующие тем или иным видам функций, иначе говоря рассматривает интегральные объекты, определяя характеризующие их величины — функционалы. Наиболее яркой демонстрацией физических эквивалентов функционального анализа, придающих ему онтологическую ценность, являются «прогнозные», еще далеко не однозначные представления об элементарных частицах,  о самом их существовании, как о результате взаимодействий, охватывающих большие системы, вплоть до Метагалактики. Современная физика не только в своих математических методах, но и в собственно онтологических конструкциях, уже отказалась от концепции элементарности — об этом говорилось в главе «De rerum natura». Что же касается экономической мысли, то она в теории Маркса отказалась от концепции элементарности, от социальной атомистики, от робинзонад. Учение о товарном фетишизме и абстрактном труде в весьма отчетливой форме показывает связь между социальной природой экономических категорий и интегральными метрическими определениями. Абстрактный труд — это гомогенный, распределенный и поэтому количественно определенный труд. Его количественная определенность выражает распределение трудовых усилий общества — структуру производства. Стоимость также мало может быть определена «собственными», индивидуальными свойствами товара, как масса, энергия и заряд частицы — ее собственной природой, при игнорировании макрокосмоса, при игнорировании силовых полей. Сейчас в экономике связь между количественными определениями и системным, интегральным представлением о производстве становится все более очевидной и существенной. Остановимся только на одной современной проблеме — соотношении между метрическим характером экономических категорий и экологическими задачами производства.