Философия одного переулка - [6]

.

Так закончился разговор об этом дне.

Глава четвертая: Продолжение религиозного воспитания; обрывки разговоров о силе, диалектике и духе

Боюсь, что многое в этой главе — результат моей фантазии более, чем память о фактах. Однако, едва написав эту фразу, я сообразил, что и ее досговерность весьма сомнительна. Ведь если у меня плохая память (а она у меня действительно плохая), то откуда я знаю, что я запомнил, а что выдумал? Поэтому сейчас я склоняюсь к более компромиссной формулировке: я думаю (не помню, а думаю), что содержание высказываний здесь передано верно, хотя способ их соединения и обрамления, безусловно, мною придуман.[9]

Но только теперь, когда я вновь задаю себе все тот же нелепый вопрос — почему за все мое довольно долгое детство я так ни разу и не видел Нику? — ответ оказывается довольно простым: да потому, что почти все время моего общения с ребятами во дворе проходило в играх в войну, в аресты и допросы врагов народа (включая расстрелы и пытки) и в разговорах про то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются одни. Очевидно, что эти темы Нику в то время не интересовали, и хотя некоторые из его привычных собеседников и предавались время от времени этим военно-эротическим утехам, но, видимо, гораздо реже, чем я. Поэтому их редкие разговоры со мной о вещах абстрактных или мистических могли и не совпадать с их разговорами с Никой на те же темы.

Нет ничего удивительного в том, что Ника сначала узнал о Георгии Ивановиче, а потом о Гегеле, ибо о последнем Роберт рассказал мне только в начале марта 1938-го, а он всегда любил «выстреливать» только что полученной информацией по нескольким лицам одновременно.

Итак, Роберт находился в состоянии радостного подъема, который он объяснял тем, что, пока ехал от зубного врача домой на двух трамваях, выучил все уроки на завтра и прочел старую брошюру о Гегеле. «Гегель был создателем универсальной научной методологии, — возбужденно говорил Роберт. — Его Идея-Дух и есть логическое развитие идеи исторического Бога, Бога Моисея и Иисуса Христа. Если бы немцы — и вообще люди — послушались бы Гегеля, а не субъективных идеалистов или материалистов-эмпириков, то вечное трагическое противоречие между научным мышлением и религией было бы навсегда устранено». «Не хочу тебя огорчать, — сказал дедушка, когда Ника передал ему основные положения Робертовой гегелианы, — но, кажется, это все не имеет к тебе ни малейшего отношения». «Да. я понимаю, — сказал Ника. — Гегель хотел быть как бы пророком для немцев и вообще тех, кто жил в его время. А теперь это не воспринимается, да?» «Не хочу быть несправедливым к этому человеку, — сказал дедушка, — но боюсь, что то, о чем он учил, никогда не имело отношения ни к одному отдельному человеку. А это значит, что и учения-то никакого не было. Кроме таланта и силы, конечно. Гегеля даже не коснулся Огонь Божественной Персонологии. Но он все же был велик и честен. Его последователи — жалкие люди, наделенные только упрямством и жаждой действия, но полностью лишенные… Силы Сознания. А у кого нет силы, то обречен на слабость. А слабость — жестока и лжива. О честности здесь и говорить нечего».

Находившийся здесь же Анатолий, худой и желтый после тяжелого гриппа, заметил: «А вы, Тимофей Алексеевич, — почти агностик». «Ну и ну, — покачал головой дедушка, — а вот Владыка упрекал меня в том, что я — гностик».

Мы сидели на помосте, воздвигнутом на заднем дворе (между помойкой и угольным складом) для концертов художественной самодеятельности рабочих Метростроя. Начал, как обычно, Гарик: «Моя бабушка вчера сказала, что Шикзаль — выше Бога. То есть главнее. То есть что даже у Бога есть свой Шикзаль». Бабушка, Анна Максимовна, будучи по матери немкой, имела обыкновение обо всех важных или интимных вещах говорить по-немецки. Что, также, имело своей побочной целью поддерживать немецкий Гарика. Отсюда — Шикзаль. Папа же заявил, что все это — вздор и что они могут его убить, когда захотят, судьба или не-судьба, и что я должен наконец понять, что… «Мой обожаемый Гарик, — прервал его Роберт, — а что ты сам думаешь, мое бесценное пухленькое сокровище?» «Сам я уже все решил по этому поводу, — сказал Гарик, — и, по-моему, у меня великолепно получается. Начнем с соития (Гарик был ужасно горд введением этого слова вместо официального — «половые сношения» или дворового — на букву «е»). Итак, в самом начале все — случайно. Он и она встретились — могли и не встретиться. Сперматозоид оплодотворил яйцо — мог и не оплодотворить. Затем протекает беременность — а могла и прерваться вследствие, скажем, выкидыша или преднамеренного аборта (за неделю до того Гарик тайком проник на публичную лекцию профессора Артаболевского «Аборт и борьба с ним»). Потом, если ребенок не умирает при родах или в раннем возрасте то…— здесь он сделал большую паузу, — ну, вообще, роль случая резко ослабевает. И так — до старости, когда она снова возрастает. Смерть — так же случайна, как и рождение, то есть человек может умереть по одной или другой причине. Так, например, человек заболевает раком, и врачи говорят, что жить ему осталось три месяца, да? Как с дядей Валей, маминым братом. Так нет же! Через десять дней после этого его любовница Надежда Юльевна убивает его из пистолета по причине ревности. Значит, дядя Валя на 80 дней не дожил до срока, отпущенного ему — и