Философия нагуа - [34]

«Знающие речи».

Тлатолматиниме, его дословное значение — «ученые слова». Здесь, без сомнения, речь идет также о священниках, так как дальше указывается на некоторые основные занятия этих знатоков речей.

14—15. «Те, кто видит, те, кто заняты наблюдением за течением и упорядоченным ходом неба...»

Ин иотлатокилиц ин инематакачолиц ин илгуикатл (течение и упорядоченный ход неба). Эти слова имеют богатое идеологическое содержание, поэтому мы дадим им краткий анализ. Слово и-о-тлатокилиц состоит из приставки и- (его...), относящейся к илгуикатл (небо), корня о- от слова отли (дорога) и, наконец, тлатоки-лицтли (бег), существительного от глагола тлатокилиа (бегать). Соединив эти элементы, можно получить более точный перевод и-о-тлатокилиц (бегание по дороге неба), то есть путь светил, которые идут своей дорогой. Другое слово инематакачолиц образовано из той же приставки и- (его...), также относящейся к небу, из не-, другой неопределенно-личной приставки (некоторые); из ма-, корень маитл (рука), така (класть, вставлять) и чолиц(тли), существительного от глагола чолоа (убегать). Соединив эти элементы, слово и-не-ма-така-чолиц можно перевести так: «класть руку на бегство неба», то есть он измеряет своей рукой убегание или путь светил. Идея о том, что астрономы нагуа не только наблюдали, но также и измеряли, находит двойное доказательство в календаре, который предполагает строгие математические расчеты, а также в более ясном факте, что маитл (рука) была у них одной из мер.

17—19. «Те, кто смотрят (читая), те, кто рассказывают (или излагают то, что читают). Те, кто с шумом переворачивают страницы кодексов. Те, кому принадлежат черные и красные чернила (знания) и нарисованное...»

Здесь упоминается другое основное занятие тламатиниме (ученых нагуа): читают и комментируют содержащееся в кодексах учение. С изумительной живостью и реализмом они показаны «шумно переворачивающими страницы кодексов», что было неизбежно, так как изображенные на длинных листах бумаги, сделанных из сухой и твердой коры амате (ficus petiolaris), кодексы, развертываясь, производили характерный звук.

21—22. «Кто указывает, как протекает год, как следует своим путем порядок судеб и дней и каждого из вейнтенас (месяцев)».

Это знатоки календарей: Тоналпогуалли, или порядок судеб, гадательный календарь, посредством которого читались с рождения и до смерти судьбы, влиявшие на жизнь людей и на развитие мира, и Хиупогуалли, или порядок годов, составленных из 18 вейнтенас, к которым они добавляли еще 5 дней — роковые немонтеми, — чтобы составить солнечный год из 365 дней. Так как эти календари требовали сложных математических расчетов, строгой точности и универсальности, то можно с полным основанием утверждать, что употребление их представляло собой нечто подобное науке.

Приведенное здесь описание тламатиниме (ученых нагуа) обладает заметным сходством с описанием, данным индейскими информаторами Саагуна: в том и другом случае говорится, что они владеют кодексами и интерпретируют их, хранят черные и красные чернила, ин тлилли ин тлапалли, — нагуатлское идиоматическое выражение, которое, как мы уже видели, означает письменность и знание. Здесь ученый также выступает как проводник, как человек, который показывает дорогу остальным: почти идентичные выражения мы находим в ранее приведенном тексте. Столь интересное совпадение не является ни предвзятым, ни искусственным, а лишний раз свидетельствует о существовании у нагуа подлинных ученых (тламатиниме).

Более того, ясно проводимое различие между священниками (строки 2—13) и учеными-астрономами, обладателями кодексов и знаний, знатоками календаря и хронологии (строки 14—23), подтверждает ранее высказанную мысль: как индейцы — информаторы Саагуна, так и те, кто отвечал двенадцати монахам, сознавали, что, кроме простого знания об их богах и ритуалах, существовало нечто другое.

Были люди, способные находить проблемы в том «лишь на время», что представляло собой все существующее «на земле»; в мимолетности жизни, которая уподобляется сну, в сущности самого человека, о действительном существовании которого — о его «стоять или не стоять на ногах» — очень мало известно и, наконец, в таинстве потусторонности, о которой не известно, имеется в ней или нет новое существование среди песен и цветов. С другой стороны, эти люди, способные услышать в себе голос проблемы, являются теми же самыми, кто составляет песни, в которых дается на них ответ; им принадлежат черные и красные чернила: письменность и знание. Они пишут и читают свои кодексы, они учат истине, стараются, чтобы другие приобретали лицо; пытаются поставить перед ними зеркало, чтобы они были разумными и аккуратными. Но прежде всего они исследуют с неутомимой любознательностью. Они изливают свой свет на мир и на то, что существует в тлалтикпак, дерзко пытаются узнать также и про то, «что стоит над нами, область мертвых».

Более того, размышляя о самих себе как об ученых и обнаружив в себе непреодолимое желание исследовать и познать потусторонность — то, что стоит над человеком,— они, без сомнения, сформулировали в символической форме то, что можно было назвать нагуаской версией «рождаться обреченным философствовать», о которой говорил д-р Хосе Гаос: