Философия культа - [191]
1915.VII.21
«Тело Твое истинное есть брашно и Кровь Твоя истинное питие»{1044}.
— Истинное брашно, т. е. брашно истины? Истинное питие, т. е. питие истины?
— А что такое «брашно истины» или «питие истины»?
— Истина.
— Но при чем же тогда «брашно» и «питие»?
— Это только метафора.
— В чем же точка сближения, что есть τό μεταφορούμενον, если «брашно истины» есть просто «истина» и «питие истины» просто «истина»? Выходит, что эти речения—не метафора даже, а лишь не имеющая за собою оснований и не имеющая смысла амплификация,—просто многословие?
— Нет, основание есть: истина здесь рассматривается не сама о себе, а как предмет усвоения ее человеком. В этом-то моменте усвоения, ассимиляции истины и содержится и смысл тех речений: «истинное брашно» и «истинное питие».
— А чем и как усвояется Истина?
— Вообще?—Умом.
— Нет, не вообще, а в данном случае, при святом причащении?
— Приходится сказать странно для слуха: ртом, гортанью, желудком, кишками, всем организмом.
— Несомненно. Но тогда «истинное брашно» не есть уже просто «Истина» и не есть «Истина усвояемая», а нечто гораздо более конкретное: нечто, усвояемое чрез еду; т. е. оно есть прежде всего брашно. А «истинное питие» не есть просто «Истина» и не есть «Истина усвояемая», а нечто, усвояемое чрез питие; т. е. оно есть прежде всего питие.
— Но «брашно Истины», все же, и «питие Истины»?
— Опять спрашиваю, что есть брашно Истины? Ведь ты наверно понимаешь «Истину» отвлеченно,—как отвлеченность...
— А как же иначе?
— Но тогда, что значит «брашно отвлеченного понятия» и «питие отвлеченного понятия»?
— Усвоение его...
— Однако, нами уже выяснено, что не вообще усвоение, а усвоение прежде всего ртом. И следовательно, спрашивается, как можно усвоять ртом отвлеченность?
— Никак нельзя.
— Следовательно, или истину надо тебе понимать конкретно, или...
— Или не подменять речений «истинное брашно» и «истинное питие» речениями «брашно истины» и «питие истины»?
— Но «брашно истины», если разуметь истину конкретно, есть это, конкретно стоящее предо мною брашно. Истина и брашно, данное брашно, тождественны. Как это может быть?
— Это может быть, если «брашно» есть не какое-либо из брашен, а истинное брашно; если это брашно есть брашно исключительное, брашно κατ" έξοχήν, брашно в высочайшей степени. Да, это не только брашно, но и Брашно, и от него, чрез него, им все прочие брашна делаются брашнами. Оно—живая, конкретная идея брашна. И тогда, действительно, «истинное брашно», или «Брашно», есть, вместе с тем, брашно Истины, ибо Истина осуществлена тут конкретно. И «истинное питие» есть опять-таки Питие по преимуществу, питие, от которого все пития получают свою природу питий, Питие. Ряд брашен возглавляется трансцендентным для этого ряда Брашном, и ряд питий—трансцендентным для этого ряда Питием. Возглавляя эти ряды, Брашно и Питие, однако, не стоят в этих рядах, не суть члены рядов: они предельны для рядов.
— Но что же значит тогда для Брашна и для Пития стоять в ряду брашен и питий? Что значит быть «истинным брашном» и «истинным питием»?
— Это значит, что они имеют свойства брашен и питий, но в совершенной степени...
— Следовательно, они лишь по превосходству отличаются от брашен и питий?
— Нет. Ибо свойства трансцендентных Брашна и Пития сами трансцендентны для обычного восприятия. Обычное восприятие не захватывает в поле своей апперцепции тех свойств. Но когда восприятие иное их захватит, то тогда усматривается, что воспринятое есть именно сущность того, что воспринимается обычным способом в обычных брашнах и питиях.
— Нельзя ли пояснить еще: очевидно, соотношение между высшими и низшими свойствами несимметрично и необратимо.
— Да: сверху видно и верхнее и низшее; а снизу видно только лишь нижнее.
— Но, в таком случае, какие же свойства обыкновенных брашен и питий <обрыв текста).
1915. VIII.23
— О каждении. Что именно перемежается каждением. Какой слой службы отделяется от какого (см. Типикон).
— Наша риза с красными крестами белая, употребляемая на Пасху (и на Преображение) есть весьма удачная символика для Преображения. Ибо там, в лучезарном облаке, окружавшем Христа, уже виделись кресты—страдания и смерть... Вероятно, «аура» была именно такова—так ее созерцали.
1915.IХ.11
Желая сделать культуру имманентной и только имманентной себе, зап<адный> мир, не замечая того, сам стал имманентен культуре; растворился в ней, стал в <1 нрзб.> стихий. Деятель растворился в деятельностях, <1 нрзб.> состояния. Власть, автономия, сделанная богом, подчинила себе людей, и культура стала самозаконною и в отношении ч<елове)ка. Культура ринулась по своим законам, попирая самого ч<елове)ка.
Это сказка о мальчике колдуна, вызвавшем стих<ийных> духов и не сумевшем с ними совладать.
Переписано 1915.IX.11 Серг<иев> Πос<ад>
Евангельские речения и образы в благодатном уме подвижника, не стесняемые суетою и толчеею пошлых и скучных образов и речений мира, распускаются, как чудные цветы.
