Философия. Книга 1. Философское ориентирование в мире - [160]

Различие между философией и наукой становится решающе важным в характере присущей им коммуникации. Научные результаты и методы один человек сообщает другому как заменимое сознание вообще. В философствовании оно становится только средой, в которой уже не каждый с каждым вступает в произвольную коммуникацию, но индивид с другим индивидом вступает в ней в обязывающую, ибо историчную коммуникацию. Философия, как языковая формация, есть средство коммуникации с неизвестным возможным индивидом.

Поэтому научное исследование и философствование сущностно различаются по тому, как ведется дискуссия. В науках безлично спорят о самой вещи, которая есть нечто особенное и определенное, и которую неизменно подразумевают как именно ее саму. Здесь есть доводы и факты, обстояния дел и содержания опыта, которые спорящие приводят и выдвигают друг против друга, пока не удается принять объективно убедительного решения. В философствовании научная дискуссия хотя и остается почвой и средой обсуждения, но в ней подразумевают в то же самое время нечто иное. Философская речь не исчерпывается своим предметно выраженным содержанием.

Философствование в своем предмете не отделено от того, что в нем, собственно, находит выражение. В то время, как в науках познавание чего-либо не отождествляется с познанным, открытия о химических процессах сами не суть химические процессы, в философствовании в самом его предмете с обязательностью присутствует самобытие (wird verbindlich das Selbstsein gegenwärtig). Поэтому дискуссия в философствовании возможна лишь относительно, а именно, в коммуникации, которая в своем пути, проходящем от одной вещи к другой, является по своему смыслу также личной. В той мере, в которой философствование желает быть исключительно объективным, оно перестает быть философствованием. То, что может быть осмысленно возможным и плодотворным в науке - признание прав вещи самой по себе - то философски становится самообманом. Кто, философствуя, ищет только обоснований, но не рискует в деле мысли самим собою, тот оказывается в плену софистики, которая есть не что иное, как месть отвлеченного рассудка за измену философствованию. Как уже и в науке познание все заметнее убывает по мере того, как познающий теряет наглядность знания в пустых перестановках логических форм и нескончаемого множества эмпирических фактов, так же происходит и в философствовании, если в нем не говорит уже возможная экзистенция, и невозможно обращение к ней.

Но если самоотличение философии от науки все же предполагает науку как ее условие, а кроме того, если философия воспринимает в свой состав науку в смысле методической формы своего собственного сообщения, то философию мы можем, правда, назвать научным миросозерцанием: миросозерцанием на основе научного ориентирования в мире и в форме артикулированного мышления, - но все-таки не доказанным при помощи науки миросозерцанием. Философия отличает себя от науки не для того, чтобы предаваться мечте, но чтобы настоящим образом иметь в себе науку. Не случайно почти все великие философы были мастерами в одной из частных наук. Науки служат философии, а не она - наукам, поскольку она сама, как смысл всякого знания, больше, чем наука. Цель частной науки - предметное познание в ориентировании в мире; цель философствования - понимание экзистенцией самой себя как единичной экзистенции в явлении существования в мире.

Спрашивается, чем же остается еще философия в этом самоотличении, если она не может быть ни возвещением, в непосредственном сообщении, существенной истины, как истины единственной и объективной, ни рассмотрением возможных точек зрения и форм миросозерцания - предоставляющим их на выбор рассудку; ибо в первом случае она стала бы благовестием спасения (Heilsbotschaft), во втором же - наукой.

Обязательность философии необходимо должна представляться как требование. Если она говорит предложениями, выражающими то, что для нее есть и должно быть, то она становится пророческой философией (prophetische Philosophie). Если она набрасывает возможности, однако не как многие возможности на выбор, но как безусловные, истинные для нее возможности, которые касаются слушателя как именно его самого, то она - пробуждающая философия (erweckende Philosophie). Одно без другого не существует. В наивном сознании на первый план пробивается пророческая, в критическом сознании - призывающая сторона философствования, которая сама остается еще скрытым пророчеством. Ибо в философствовании свобода обращается к свободе, которая в своей безусловности хотела бы обязать себе эту безусловность в другом, но которая находит ее, лишь поскольку другой изначально выходит навстречу, побуждаемый собственным своим самобытием, а не там, где он следует объективности моей речи. Правда, философствующий ощущает побуждение говорить, увлекая, в бурном пафосе приступая к другому, однако для него будет потерей, если другой из-за этого последует за ним. Сдерживать себя и мыслить объективностями, как возможностями, - вот условие для того, чтобы другой рос навстречу нам (daß der Andere entgegenwächst), пока в конкретной историчной ситуации философское слово, как выражение решительности, не свяжет самость с другой самостью. То, что как распространенное философское мышление, обнаруживает себя в произведениях философов, хочет пробуждать к этой возможности, а не увлекать к подчинению и подражанию.