Философия и психология фантастики - [34]

По сути, фантастика, придумывая несуществующие технические устройства, также апеллирует к таинственным силам и неизвестным техническим решениям они таинственны и для читателя-зрителя, и для автора.

Разумеется, любое сложное техническое устройство или научное достижение для неспециалиста является непонятным и с этой точки зрения может восприниматься как магическое. Науку часто называют "современной магией". Однако член современного западного общества, по крайней мере, предполагает, что существуют открытые для всех способы получения информации о таинственной технике, а также, что есть работающие на общество специалисты, которые в ней разбираются. Но особенность фантастики заключается именно в том, что принципиально не существует никаких способов узнать, как же именно работают фантастические машины. Вопрос об их устройстве также принципиально неразрешим как и вопрос о том, что находится внутри нарисованного дома. Разумеется, сюжеты научно-фантастических произведений создают некую иллюзию того, что такую информацию можно получить. В фантастике, например, могут действовать ученые, которые знают, как устроены бластеры и летающие тарелки. Но понятно, что эти ученые - такая же "таинственная" реальность, как и сами фантастические механизмы. Ученые есть, но знаний у них нет. В рассказе Гамильтона на Марсе живут марсиане-суперученые, но они ничего не понимают в науках, поскольку ничего не понимали в науках придумавшие их писатели. Все это означает, что магия и техника, волшебство и наука в фантастике таинственны в совершенно одинаковой степени.

Но есть еще один важный аспект: с "таинственностью" волшебства связано его положение в обществе. Важным отличием магии от науки является то обстоятельство, что и наука, и научные знания, и созданные на основе достижений науки технологии как бы находятся в распоряжении социума. В обществе существуют специальные институты, хранящие знания о "таинственных" сферах цивилизации, причем эти институты легитимны, экзотеричны и подлежат общественному регулированию. Техника принадлежит обществу в целом, в то время как колдовские способности обычно приписываются отдельным индивидам, противостоящим публичной социальности. Таким образом, магия - это в значительном количестве случаев технология, практикуемая отдельными членами общества, но не регулируемая обществом. При этом, если в наше время нелегитимность часто является критерием отличия магии от науки, то в предшествующие эпохи этот же критерий использовался для различения магии и религии.

Внесоциальный характер магических знаний всегда находится в самой тесной связи с двусмысленным, иногда даже преступным и всегда несколько асоциальным статусом носителя этих знаний - колдуна, мага. Колдун в деревне всегда живет "на выселках".

Если с содержательной точки зрения магию сегодня определяют скорее негативно - как то, что не соответствует науке и иным легитимным практикам, то в социологическом плане магия связана с изгойством, с нахождением вне легальных социальных институтов. Разумеется, нелегитимность магии не является универсальным социологическим законом. Имеются сведения, что дела могут обстоять и совершенно иначе. Вроде бы существуют примитивные племена, в которых колдуны представляют собой едва ли не законную власть. Если это так, то магия является устаревшей, отвергнутой и приватизированной технологией власти.

Бывают эпохи, когда магия становится настолько популярной, что превращается в обычное ремесло, причем даже не эзотерическое - любой может ему учиться по учебникам или у практикующих колдунов. Однако в большинстве известных нам обществ колдуны обитают скорее на периферии социального. В современной России существуют и многочисленные практикующие колдуны, и школы магов, и учебники магии, однако полностью легитимным институтом магия все-таки не стала: она не предусмотрена законодательством, она отрицается академической наукой, она не замечается правительством и парламентом, о ней не пишут серьезные газеты, ее услугами не пользуются крупные корпорации, а что касается открытости магических знаний, то эта открытость является совершенно фиктивной: всем очевидно, что магических способностей либо не существует вовсе, либо они представляют собой крайне редкие феномены и запросто научиться им невозможно.

Использование мотивов колдовства в фантастике роднит последнюю с остросюжетной литературой, освещающей жизнь криминальной среды. Уголовный мир и колдовство роднит то, что это "ночная" сторона жизни общества, ускользающая от регулирования публичными институтами. Интерес к ней понятен: нравы "сумеречной зоны" малоизвестны и экзотичны, с ними не имеешь дело каждый день; кроме того, "ночной мир" является потенциальным источником опасностей и вызывает постоянную тревогу. Есть и еще одна общая черта, роднящая колдунов и преступников: и те и другие живут в зоне повышенной свободы. Колдуны действуют, несмотря на ограничения законов природы, а преступникам удается достигать своих целей, преодолевая ограничения писаных и неписаных законов общества.

Маргинальное положение магии еще раз создает предпосылку для ее возможного перерождения в технику. Если с содержательной точки зрения магия может выродиться в технику после преодоления ее таинственности, после того, как магические технологии будут объяснены и перестанут удивлять, то с социальной точки зрения магия перестанет быть магией после того, как вернется в пространство публичности и перейдет от индивидуальной секретности к регулируемой институциональности.