Филипп Август - [104]

Филипп остался отделенным от своего войска; возле него пребывали только граф де Монтиньи, его знаменосец и Этьен де Лоншан, никогда не отстававший от него оруженосец.

– Ради самого Бога, государь, отступите на несколько шагов! – воскликнул Лоншан. – Если вас возьмут в плен, все погибло!

– Мне отступить? – воскликнул король. – Нет! Не бывать тому!

В это время он заметил трех или четырех немецких рыцарей, которые неслись на него во весь опор. Опустив забрало шлема и обнажив меч, король сказал:

– Мы исполнили нашу обязанность как король, теперь мы исполним долг рыцаря.

– В таком случае настала пора и мне исполнить мой долг, – возразил Этьен де Лоншан.

С копьем в руках он помчался на ближайшего рыцаря и, опрокинув его, колол направо и налево. Потом попытался обнажить меч, но ему не дали на это времени. Другой рыцарь ударил его коня в грудь, опрокинул его и всадника наземь; потом сам слез с лошади и, упершись коленом в грудь Лоншана, вынул кинжал.

Король Филипп бросился на помощь своему оруженосцу, но было уже поздно: кинжал пронзил грудь юноши. По крайней мере, Филипп отомстил за его смерть: сильным ударом по затылку свалил немецкого рыцаря, и прежде чем тот успел приподняться, второй удар положил его мертвым у ног его отважной жертвы.

Но в ту же минуту король был окружен немецкой пехотой. Около него оставался один граф де Монтиньи. Саксонские копейщики алчно смотрели на золотую корону, блиставшую на шлеме Филиппа, и воодушевляясь криками и грозными взглядами, смыкали все теснее и теснее свои копья вокруг двух противников.

Король не стал дожидаться следующего их шага. Он сам бросился на врагов, врубился в их ряды и своим стремительным нападением сеял смерть и беспорядок, между тем как граф де Монтиньи одной рукой потрясал знаменем, призывая тем на помощь, а в другой держал меч, защищая штандарт от нападений.

Но саксонские копейщики, на минуту приведенные в смятение, возвратились еще в большем числе и стали наседать еще сильнее. Прельщенные богатой добычей, маячившей перед глазами, трое рыцарей накинулись на короля так отчаянно, что тот принужден был на минуту остановиться, чтобы встретить их противников к лицу, но вдруг почувствовал, что его лошадь, вероломно пораженная ударом сзади, оседает под ним.

Филипп упал, и в тот же миг грозно взметнулись над его головой более двадцати длинных трехгранных кинжалов, оружие тогдашних саксонцев.

Еще минута, и наступит конец. Король закрыл глаза в ожидании смерти, когда над ухом его раздался клич: «Овернь! Овернь!»

Наклонив голову к седельной шишке, принимая по дороге тысячи ударов и не возвращая их и не обороняясь, сидя на лошади, покрытой кровью и пеной, в изрубленных латах, Тибо пробивался сквозь ряды неприятелей, спеша на помощь королю с бешеной силой и быстротой.

Достигнув королевского знамени, Тибо спрыгнул с лошади, мигом отбросил солдат, которые наклонились над королем, ища уязвимое место в латах, встал над государем, который все еще лежал, потому что не мог высвободить ногу из-под павшей лошади, и потрясая своей тяжелой секирой, очертил вокруг себя круг, в котором всякий дерзкий саксонец находил смерть.

Испуганные копейщики попятились назад, уступив место рыцарям, которые бросились на Тибо. Спасение армии, жизнь короля, судьбы Франции и, может быть, целого мира, зависели от руки человека, лишенного рассудка. Но этот человек дрался с самоотвержением; его латы были изрублены и распадались кусками, его тело, покрытое ранами, вскоре само обратилось в одну сплошную рану, из которой кровь лилась ручьями, а он не уступал шагу земли и всюду поспевал против врагов до той минуты, пока не подоспели на выручку многие рыцари, увидевшие наконец сигналы, подаваемые знаменем о крайней опасности короля. Равновесие битвы восстановилось, и король был спасен.

Однако преимущество все еще оставалось за немецкими рыцарями, которые вели свирепую атаку. Но вдруг по бранному полю пронесся крик: «Куси! Куси! Куси!.. Святой Михаил!», – и рыцарь, пробившись сквозь два ряда неприятелей, прилетел на выручку королю во главе своих танкарвильцев.

Саксонские копейщики были смяты и опрокинуты массой всадников, налетевших на них с тылу; немецкие рыцари, атакованные со всех сторон, принуждены были отступить, и ополченцы, получив подкрепление, соединилась и отбросили неприятеля, отбив и королевское знамя.

Король Филипп был наконец освобожден от тяжести лошади, но прежде чем сесть на подведенного запасного коня, он воскликнул:

– Где граф д’Овернь? Я ему обязан жизнью. Посторонись, Гийом де Барр! Твоя лошадь наступила ему на грудь – рыцарь в черных доспехах, это он и есть.

Действительно, это был Тибо. Ослабев от потери крови, он упал и лежал на трупах врагов, сраженных его рукой.

С него сняли шлем, и сам король, присев перед графом, приподнял его голову и положил себе на колено, с тоской отыскивая признаки жизни на этом бледном бескровном лице.

Тибо открыл наконец глаза и устремил их на короля: губы его зашевелились, как бы желая что-то произнести.

– Д’Овернь! – воскликнул Филипп, сжимая его руки в своих. – Если ты умрешь, то я потеряю лучшего из моих подданных.