Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения - [161]

Другим элементом сюжетного «варева» в The Owl in Daylight был Ditheon – слово, которое приснилось Филу в июне 1981 года. Благотворное лекарство появилось в этом сне в виде цилиндра с этикеткой, на которой надпись – намек на «Убик»! – «ДИТЕОН». Утром Фил набросился на справочники и, сделав грамматический разбор, выявил греческие слова: di (два) и theon (бог). В «Экзегезе» Фил ликовал: «Термин – понятие – Дитеон – это полное, абсолютное, всеобщее, точное, отчетливое, окончательное, предельное объяснение «2–3–74». Человек, одержимый Дитеоном, объединил в себе две предшествующие формы божественной мудрости – справедливость Торы и благодать Христа – в третью и высшую духовную мудрость – возвращение к чистому бытию, выраженному в концепции идей Платона. В июльском письме Фил объяснял: «Как человек относителен андроиду, так и Дитеон относителен человеку».

Какую роль Дитеон должен будет играть в The Owl in Daylight? Фил почти никогда этого не касался. Если бы он еще пожил, пришло бы время для лихорадочной двухнедельной работы, которая окончательно решила бы такие вопросы. В интервью, которое он дал своему другу Гвену Ли в феврале 1982 года, всего за несколько дней до первого из тех инсультов, что убили его, Фил предложил вариант, который должен был стать окончательной версией сюжета The Owl in Daylight. Главный герой – композитор, откровенно вдохновленный Бетховеном, который, как считал Фил, сочинил свою самую лучшую музыку после того, как стал глухим. Такое возможно, полагает Фил, потому что музыка – это концептуальный акт, обрабатываемый правым полушарием мозга.

Композитор Эд Фирмли живет в захолустье, может быть, в Орегоне. Он относится к типу странных неудачников – бездарный музыкант, который зарабатывает на жизнь сочинением саундтреков для дешевой кинофантастики. Затем он внезапно меняется: «У них есть этот по-настоящему тухлый научно-фантастический фильм об этом детективе, который выслеживает этих андроидов». (Пародия на «Бегущего по лезвию».) Фирмли «пишет слащавую партитуру к этому фильму. […] И теперь его легко выследить, потому что он хорошо известен». Кто выслеживает Фирмли? Пришельцы с планеты, на которой музыка – или любой звук – неизвестны. Цвет является основой их языка. Один такой инопланетянин обнаруживает музыку посредством религиозного опыта и прибывает на Землю, чтобы научиться ее сочинению. «Я должен писать с точки зрения существа, которое использует цвет в качестве языка, и для кого эта сокровенная планета подобна отысканию Бога». Фирмли – невольный объект этого священного поиска. «Пришелец решает имплантировать себя в виде биочипа и войти в симбиоз с мозгом человека-носителя». Фил не предоставляет концовку The Owl in Daylight, но формулирует ее конечную тему:

Проблема в том, хочет ли человек симбиоз своего мозга с пришельцем? Я могу сделать это центральной темой. Ты меня подлавливаешь, когда я в действительности выстраиваю роман. Это самая важная часть написания книги, чем я сейчас и занимаюсь. Мы меняем точки зрения. Человек, который является композитором, будет идеальным хозяином для этого пришельца. […] Он находится там, чтобы наслаждаться музыкой. Это трансцендентальный религиозный опыт.

Смысл названия? «Совы не могут видеть при дневном свете, они сбиты с толку. Это просто означает человека, чье суждение затуманено».

Идеи для «Совы» приходили и уходили, но Фил не мог заставить себя начать писать. Фил признавался в письме: «Боюсь, я откусил больше, чем смогу прожевать; я устал, работая над «ТРАНСМИГРАЦИЕЙ ТИМОТИ АРЧЕРА» […], и просто сбиваюсь с шага». Фил боялся, что последует за судьбой Херба Холлиса и друга с Пойнт Рейес, автора вестернов Билла Кука – оба они умерли в начале среднего возраста от сердечных приступов. Затем, в начале сентября, Фил прочитал в информационном бюллетене издательства Berkley Books о том, что два их автора перенесли сердечные приступы, один со смертельным исходом. Его ответ был отчаянным:

После того как я прочитал новости […], я перестал делать заметки для своего нового романа, лег спать, встал, поехал в продуктовый магазин, поехал домой и протаранил опорную колонну в нашей подземной парковке. Мое подсознание сказало мне: «Хватит». Я знал, что собираюсь врезаться в опорную колонну, и даже после удара я продолжал двигаться; я хотел ударить ее. Я хотел протестовать против тех двух сердечных приступов […]; я хотел протестовать против собственного порабощения, когда я десятилетиями должен писать для того, чтобы оплатить супружеские алименты, алименты на детей, отправить старшую дочь в Стэнфорд, моего младшего мальчика в частную школу, купить моей бывшей жене Тессе дом за 150 тысяч долларов, когда меня подгоняют сроки, когда надо брать напрокат смокинг для гала-премьеры «Бегущего по лезвию»; все эти междугородние телефонные звонки, все эти ответы на письма читателей, которые планируют совершить самоубийство и хотят, чтобы я отговорил их от этого, потому что я написал о своей попытке самоубийства в «Валисе», и они знают, что я их пойму. Я понимаю. Я понимаю, что расплата для писателей – и редакторов тоже! – которые работают день за днем по шестнадцать часов в сутки, семь дней в неделю, – это […] не счастье, а внезапная смерть или полная нетрудоспособность; они, как сказал Иисус, словно «отцы ваши ели манну в пустыне и умерли»