Филарет Московский - [73]
Зная о том, что царю злословили, будто Филарет его имел в виду, когда две с половиной недели назад говорил о наказании за грехи царя Давида, владыка не преминул возразить злой сплетне:
— Много должно утешать и ободрять нас, братия, и то, что творит среди нас помазанник Божий, благочестивейший государь наш. Он не причиною нашего бедствия, как некогда был первою причиною бедствия Иерусалима и Израиля Давид… однако с Давидовым самопожертвованием приемлет он участие в нашем бедствии. Видит нашу опасность и не думает о своей безопасности…
Филарет знал, что скоро Николай отбудет, но в слове своем все повернул так, будто это он отпускал царя из Москвы или даже предлагал ему уехать, благословляя отъезд своим пастырским словом:
— Государь! Мы знаем, как близка к сердцу твоему твоя древняя столица, но Россия на раменах твоих; Европа предлежит заботливым очам твоим, Европа, зараженная гораздо более смертоносным поветрием безмерного и буйного мудрования; против сей язвы нужно тебе укрепить преграду; для сего потребно бдительное наблюдение происшествий, многие советы, дополнение рядов твоего воинства…
Во вторник по слову Филарета государь уехал из Москвы в Петербург. В следующее воскресенье отмечалась очередная годовщина освобождения Москвы от войск Наполеона. На крестный ход 12 октября владыка отдал распоряжения своему викарию Иннокентию (Сельнокринову): «Полагаю приходскому духовенству быть при своих местах и молебствовать о избавлении от болезни. Собирать все духовенство в ход и потому неудобно, что оно нужно повсюду для больных». Молебны на открытом воздухе, по слову царя, митрополит отменил. В слове своем, вновь произнесенном в Успенском соборе, он взывал к пастве:
— Покоримся судьбе Божией во всем; последуем всякому мановению Провидения… Ибо как посещает ныне нас Бог, без сомнения, по грехам нашим, то всего паче потребно для нас покаяние, а с покаянием сообразнее печаль, нежели радость, только бы печаль была по Боге, которого мы оскорбили грехами нашими…
Взывал к Богу:
— Не отвергни наших молений несовершенных и недостойных; не умножи гнева Твоего за наше маловерие и нечувствие или нетерпение… Виждь вдовиц, угрожаемых бесчадием; виждь младенцев, иже не познаша десницы своея, ни же шуйцы своея, не понимающих также ни вины, ни бедствия сиротства, им предстоящего. Виждь, и милосердствуй…
Увы, но чаша гнева Божьего еще не излилась полностью. Холера только усиливалась. К концу октября ежедневно умирало уже полторы сотни человек. Тяжело было видеть, как в иных богатых домах продолжается веселье, с объядением и пьянством. Освящая восстановленную церковь Троицы в странноприимном доме графа Шереметева, 26 октября Филарет призывал беспечных богачей опомниться и тратить свои деньжищи не на балы и ужины, а на помощь в борьбе с губительным поветрием. Филарет учредил Московский архиерейский временный комитет помощи нуждающимся. Самыми большими пожертвованиями во время эпидемии отличились император Николай Павлович, дворяне Голицыны, Шереметевы, Самарины, Пашковы, купцы Аксеновы, Лепешкины, Рыбниковы. Но и от монастырей по требованию Филарета поступало много пожертвований.
Много приходилось посылать распоряжений по приходам, чтобы священники не ленились постоянно внушать народу о необходимости соблюдения мер предосторожности. Холерные бунты нередко возбуждались следующим образом: возле дома, где проявилась холера, стоят полицейские, дабы не впускать никого в сей дом; приходят родственники в гости и начинают возмущаться, что их не впускают проведать дорогих сердцу людей, возмущение перерастает в склоку, полицейским приходится применить силу, и тут вся улица выходит заступиться, но не за представителей власти, которых у нас в России всегда не уважают, такой уж в нашем народе ндрав! Или такие уж у нас представители власти, что их вечно недопонимают…
«Не любит она (холера) ни излишней дерзости, ни излишней робости, особенно невоздержания; следственно, учит осторожности, воздержанию, упованию на Провидение Божие», — писал митрополит Филарет епископу Екатеринославскому Гавриилу (Розанову).
Да, прежде всего он взывал к покаянию, молитве, причастию, но проповедовал не только это, но и чисто медицинские способы борьбы с болезнью. Всюду, куда только можно, посылал рецепты. Матушке своей в Коломну еще 27 сентября 1830 года писал следующее: «Здравия вам, милостивая государыня матушка, и всему семейству. Желаю знать о вашем здравии. Я здоров, и у меня в доме благополучно. В городе же есть несколько больных и умирающих опасною болезнью. Посылаю некоторые записки о предосторожностях:
