Филарет Московский - [45]

Император последовал за архиепископом в Первопрестольную. 25 августа Филарет встречал Александра на ступенях Успенского собора Кремля приветственной речью:

— Пред Богом сретаем тебя, благочестивейший государь! И благодарим Его, что утешает нас тобою; и молим Его, да утешит и тебя нами. Воззри еще на сей царелюбивый народ и утешься его любовию, которая и сокрываемому в глубокой нощи пришествию твоему не допустила утаиться, но восприяла тебя гласом восторга.

Через два дня Филарет и Александр порешили спрятать оригинал документа в алтаре Успенского собора в Москве. На конверте, в котором был спрятан документ, Александр собственноручно начертал: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого действия». Николай Карлович Шильдер полагал, что это было сделано по предложению Филарета. По его же совету три копии манифеста были отвезены в Петербург для хранения в Государственном совете, Синоде и Сенате. Другой известный исследователь жизни Филарета и его эпохи Александр Николаевич Архангельский, сравнив черновик манифеста с его окончательным видом, пришел к выводу, что царь собирался добровольно отречься от престола, но затем передумал и согласился править до конца дней своих. Какие беседы велись у Филарета и Александра в те дни в Москве, остается только гадать. По предположению Александра Ивановича Яковлева, государь признавался московскому владыке, что испытывает чувство вины, вызванное косвенной своей причастностью к убийству отца, императора Павла Петровича, и потому собирается добровольно покинуть престол. И не исключено, что Филарет, проникшись терзаниями государя, давал ему благословение на уход.

Логично было бы искать хоть каких-то ответов на эти вопросы в очередном слове на день венчания Александра на царство, которое Филарет произносил в Успенском соборе Кремля 15 сентября 1823 года, через две недели после приезда государя в Москву. Хоть как-то, но разговоры с Александром должны были отразиться в этой речи. И они отразились! Московский владыка говорил о том, что каждый должен молиться сам за себя, но и все должны молиться за других. По сути дела, он призывал царя молиться о своих грехах и паству молиться о царе, да простится ему. Он знал, что государь захочет ознакомиться с текстом этой проповеди, и говорил ему:

— Как может найти путь тот, кто не видит истины? Или как может идти путем тот, в ком нет жизни? А истиною и жизнию не прежде может для нас соделаться Иисус Христос, разве когда соделается путем: ибо в сем точно порядке обещал Он нам открыться, когда сказал: Аз есть путь и истина и живот (Иоанн. XIV, 6). Как же резрешить сей многосплетенный узел, которого все концы скрываются внутри его? Как отверзть сию заключенную сокровищницу, которая с первого взгляда не представляет ни ключа, ни отверзтия, где бы оный влагался? Главная нить, которою разрешается весь узел духовных Таин, и ключ, которым открываются все сокровища благодати, есть молитва. Молись с Давидом: скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взях душу мою (Псал. CXLII, 8): — и откроется тебе истинный путь Господень.

Это ли не благословение на новый путь Александру? Путь молитвы и ухода от мира ко Господу.

О том же Филарет говорил и в своей очередной проповеди в Троице надень преподобного Сергия Радонежского: не ищите царствия земного, «ищите царствия Божия и правды Его».

— Не бойтесь, христиане, отлагать попечение о земном для попечения о небесном, ничто не будет потеряно; вся ваша, если вы Христовы (1 Кор. III, 22). Ищите только прежде всего царствия Божия, и сия вся приложатся вам. Аминь.

Вскоре в Петербурге против Филаретова катехизиса подняли восстание противники Библейского общества во главе с митрополитом Серафимом, личным докладчиком царя Аракчеевым, архимандритом Юрьевского монастыря Фотием (Спасским) и адмиралом Шишковым.

Фотий, приобретавший в глазах государя все больший и больший вес, в своем отзыве на катехизис не щадил Филарета, бил наотмашь, грубо, со всей силы: «…во граде святого Петра есть многа вода: 1) Едина река Нева, и как в ней добра и чиста вода! У ней три рукава главные, не беда, если есть и прибавка истоков ее. 2) Есть и канавы, три или четыре, или более, не ведаю. Но что в них за вода? Вода, но канавная. Какова? Всяк знает про то. 3) Что река Нева, то Катехизис Петра Могилы, яко в трех рукавах, в трех частях своих о вере, надежде и любви. А что канавная вода, то новоизданный Катехизис, но пьют люди и канавную воду…»

Шишков подал императору записку «О злых действиях тайных обществ, выдумавших Библейское общество в Европе и неусыпно чрез оное все к своей цели направляющих». В ней Александр Семенович ничтоже сумняшеся поставил знак равенства между библейскими обществами и масонскими ложами системы иллюминатов. А надо помнить, что еще в августе 1822 года Александр повелел закрыть все тайные общества и масонские ложи и требовал от своих подданных подписок, что они не состоят и впредь не намерены состоять в подобных организациях. По логике вещей, Шишков требовал закрытия и Библейского общества, которое он обвинял в распространении ересей и раскола. В этом он был прав, поскольку миссионеры Библейского общества, особенно иностранцы, и впрямь содействовали умножению религиозной смуты в умах. Александр Семенович обрушился и на переводы, сделанные Филаретом и под его руководством: «Перекладка Священного Писания с высокого и важного языка на простонародное наречие есть сильнейшее орудие революционных замыслов».