Филарет Московский - [178]

В эти дни Иван Сергеевич Аксаков написал: «Упразднилась сила, великая, нравственная, общественная сила, в которой весь русский мир слышал и ощущал свою собственную силу, — сила, созданная не извне, порожденная мощью личного духа, возросшая на церковной народной почве… Угас светильник, полстолетия светивший на всю Россию не оскудевая, не померкая, но как бы питаясь приумножением лет и выступая ярче по мере продвижения вечернего сумрака».

В десять часов утра 23 ноября митрополит Киевский Арсений начал литургию в присутствии всего московского духовенства в черных облачениях. В полдень зазвонили колокола церкви преподобного Сергия: Троице-Сухаревское подворье прощалось со своим великим насельником. После литургии и отпевания гроб был перевезен в Троице-Сергиеву лавру, где и упокоен в приделе Филарета Милостивого храма Сошествия Святого Духа.

В первые же годы после кончины владыки в народе стал складываться целый эпос о его привычках, характере и о его чудесах. Сколько в том эпосе правды, а сколько выдумки, то только Бог ведает.

В своей книге о святителе Филарете архимандрит Григорий написал: «В годовщину кончины его, то есть 19 ноября 1868 г., в крестовой подворской церкви совершена мной, по распоряжению преосвященного Игнатия, заупокойная литургия и панихида соборно. В ночь на это число почивший владыка, виденный мною в рясе и белом клобуке, благословил меня, а по сторонам его находились какие-то другие два иерарха, покрытые белым облаком».

Любили вспоминать о том, как владыка всюду забывал свои очки, и потом их искали по всем местам, где ему случилось побывать накануне — у Сергея Михайловича Голицына, у купчихи Тимофеевой или в каком-нибудь московском храме, обследовали в очередной раз все Троицкое подворье, заодно и наводя в нем порядок, а очки оказывались где-нибудь на сиденье в карете или в ином самом неожиданном месте.

С благоговейным ужасом вспоминали случай с одним московским озорным барином, который в угоду своим прогрессивным идеям решил однажды посмеяться над прозорливостью Филарета и явился к нему на подворье с лживой просьбой — мол, сгорело имение, нужны деньги, не знаю, где взять… Владыка велел подать просителю 300 рублей, и тот удалился, предвкушая, как завтра пропечатает в газете, что никакой Филарет не прозорливец. Каково же было его потрясение, когда он узнал, что в ту самую минуту, когда он получал у святителя деньги, его имение и впрямь загорелось и выгорело дотла! Пошатнулись либеральные идеи, и вскоре перепуганный шалун вновь явился на Троицкое подворье.

— Высокопреосвященнейший владыко! — пал он на колени перед Филаретом. — Прости великодушно! Я тебя обманывал… А когда ты велел мне вынести денег, имение-то и сгорело! Вот они, триста рублей…

— Оставьте их себе, они теперь-то уж точно пригодятся. Бог простит вас, да больше уж так не поступайте, — отвечал ему святитель.

Вспоминали случай, как Филарет исцелил немую девушку. В семь лет она увидела волка и так испугалась, что потеряла дар речи. До двадцати лет изъяснялась только знаками, ни словечка не могла вымолвить. Мать привезла ее к святителю, и тот спросил:

— Как тебя зовут?

И вдруг девушка, тринадцать лет молчавшая, тихо выдохнула свое имя. Он встал с нею вместе на колени перед образами и прочел молитву Иисусову: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного». Заставил повторить. Девушка с трудом, но справилась.

— А теперь давай вместе, да смелее!

И они вместе несколько раз прочитали ту же молитву. С той поры девушка навсегда избавилась от немоты.

В письмах святителя Филарета к преподобному Антонию, за какой год ни возьми, постоянно мелькают просьбы о финифтяных иконках, производившихся в Троице-Сергиевой лавре: «Имею нужду в финифтяных иконках, прошу по возможности прислать побольше». Маленькие и изящные финифтяные иконки он любил самозабвенно, любовался ими, а главное — дарил. Если кто-то приходил к нему не как тот шаловливый прогрессивный барин, а с настоящей нуждой, с тяжкой бедой, с неизбывным горем, владыка как мог утешал, помогал словом или деньгами, советовал что-то или запрещал необдуманные поступки и всякий раз в таких душевных случаях дарил финифтяную иконку:

— В честь какого святого крещен? Иоанна Воина? Вот тебе Иоанн Воин, не расставайся с этим образком, молись ему, он всегда будет тебе защитой и помощью.

— Как звать? Евфросиния? В честь Евфросинии Полоцкой? Получи от меня ее образок, будет тебе оградой от злых дел.

— Как, говоришь, фамилия того, кто тебя обижает? Львов? Вот тебе иконка первоотшельника аввы Павла Фивейского, коему два льва служили. Он их укрощал, да так, что они других львов от его обители отгоняли.

И тому подобное.

У одного московского купца в руке началась гангрена, или, как тогда говорили, антонов огонь. Врачи назначили день, когда руку отрезать. Но пришла знакомая раскольница и с усмешкой спросила:

— А чего это вы не попросите своего митрополита, чтобы он чудо совершил? Вы же говорите, что он чудотворец!

Родные несчастного купца отправились на Троицкое подворье. Филарет, выслушав их, тотчас призвал приходского священника и приказал тому совершить литургию и приобщить больного Святых Тайн, а руку не отрезать. Так и сделали. И помогло — антонов огонь стал стихать. Сорок дней усердно молились, и за это время рука полностью выздоровела.