Фигурек - [44]
…мелькают в голове, эти сайнеты[58], вынырнувшие из небытия.
Кажется, что любое мое движение отзывается в доме гулко, как в пещере, я не привык видеть эту квартиру пустой. Похоронное такое впечатление — как предчувствие смертной тоски, которую предстоит пережить лет эдак через пятнадцать.
Первый этап: наконец-то можно сварить кофе. Достаю из пачки сигарету, прикуриваю и сажусь, оглядывая под теплое, успокаивающее урчание кофейника все уголки этой кухни, которую, в конце-то концов, давным-давно не вижу. Ничего не сдвинулось даже на миллиметр. Я бы не удивился, обнаружив, что к дверце холодильника приклеены разноцветные листочки с теми же записями, что пять лет назад: прием у остеопата 17-го, в четверг, в 14.30 — и 14.30 дважды подчеркнуто.
Брожу по комнатам, время от времени отхлебывая из чашки кофе. Елка еще тут — я не вспоминаю о подарке для Тани, я не вспоминаю о подарке для Тани, я не вспоминаю о подарке для Тани. Для моей Тани. Тани, которая оживила дом моих родителей, нет, оживляла его в течение нескольких недель, и этого жалкого времени хватило, чтобы навеки запечатлеть в нем ее невыносимое отсутствие. Мне нужно перестать думать об этом, нужно суметь, нужно суметь. Эта елка должна напоминать мне о подарках, полученных в детстве, ну-ка, ну-ка, который из подарков мне запомнился лучше всего — за исключением Тани?
Я сосредоточиваюсь, стараясь построить мысленный образ, в котором не находится места Тане, и мне наконец удается: я вспоминаю то особенное Рождество, когда, развернув красную бумагу со звездами, чуть не умер от радости — под оберткой оказалась коробка с плеймобилем, о котором я мечтал ночи напролет: «Пиратский корабль»!
Где он? Взлетаю по трухлявой лестнице, ведущей на чердак, — мне надо найти эту коробку, быть может, именно ей суждено изгнать из моей головы черные мысли. Не знаю, почему я не захожу сюда чаще — в это хранилище тишайшего прошлого, в логово моей детской космогонии. (В глубине-то души знаю почему: я ведь никогда не разрешал себе испытывать какую бы то ни было ностальгию в присутствии родителей, до ужаса боялся, что из-за этого мое настоящее покажется им убогим… Какими смехотворными мне вдруг кажутся сейчас эти мои опасения!)
Толкаю дверь с проржавевшими петлями, захожу — и обнаруживаю, что все точно так, как сохранилось в моей памяти: веселый бардак, состоящий из сосланных в чистилище воспоминаний — такие вещи не хранят по-настоящему, но и не выбрасывают окончательно. Какие-то коробки, старая мебель, стопки книг, коробки опять, старый велотренажер, два кресла в отличном состоянии, мешки со шмотками, снова коробки… Роюсь некоторое время в несусветной груде барахла, наслаждаюсь пребыванием в хаосе, царящем в единственном месте этого дома, где сведенная до нуля терпимость к беспорядку не в счет, где обычная правильность моих родителей обернулась распущенностью: имеем право — тут чердак. Ничего тут не найдешь — в этом хаосе… Ой нет, кое-что найдешь! Заглядывая наугад в открытые коробки, обнаруживаю настоящие сокровища — например, фотографию, где мы с братом в бейсболках козырьком назад и вельветовых штанах, засунутых в носки, отплясываем смерф[59]. Или вот — игра с разноцветными шариками: они падают или отскакивают в зависимости от того, вытягиваешь ты рычажок, который их подталкивает, или отпускаешь. Пластинка-сорокапятка «When the rain begins to fall»[60], а исполнители — Пиа Задора и Джермен Джексон[61] (ах, если б Жюльен оставался прежним Жюльеном — вот был бы для него классный рождественский подарок!) Американская тряпичная сумка, разрисованная нами вкривь и вкось названиями разных групп: «Police»-«Trust»-«Teléphone»-«AC/DC»[62] — непременное условие тогдашней моды, даже в том случае, если ни единой песни ни одной из этих групп ты сроду не слышал. Большой Джим с бицепсами, которые надуваются… надувались, когда ты сгибал ему руку[63]. Пара кроссовок «Nastase»[64] в пятнах засохшей грязи.
Старый комикс, который в те времена казался мне суперпорнографическим и который я тайком перелистывал, теребя промежность, но теперь, как выяснилось, содержавший хорошо если одну грудку, едва выглянувшую из-под рубашки…
Вот за этой-то — последней — картонной коробкой я и вижу железный сундучок льдисто-серого цвета, и сундучок этот сразу же привлекает мое внимание, потому что это единственная вещь, которая выглядит здесь не на своем месте. Пытаюсь его открыть. Ничего не получается: он заперт на ключ, знаете, есть такие крохотные замочки для чемоданов… Но то, что его почему-то заперли, еще больше возбуждает мое любопытство.
Спустившись вниз, ищу молоток и отвертку в ящике с отцовскими инструментами, нахожу и, пыхтя, как паровоз, взлетаю обратно на чердак. Замок поддается со второй попытки — первая привела лишь к тому, что я сломал себе ноготь на большом пальце. Откидываю крышку и… ничего себе! Меня будто парализовало.
