Фиаско - [16]

Не знаю почему, то ли Шевченко оформил на меня пропуск, то ли краснощекому дежурному милиционеру не терпелось забраться обратно в свою теплую будку, но я миновал проходную без задержки. В вестибюле дежурный сержант объяснил, что Шевченко еще не приходил, и предложил подождать его в месте для посетителей.

Стряхнув снег с куртки, я закурил сигарету и принялся расхаживать взад-вперед. Вращающиеся двери пропускали непрерывный поток продрогших сотрудников. Я выкурил уже пяток сигарет, когда наконец-то появился Шевченко. Он мельком глянул на меня и направился прямо к лифтам.

— Товарищ Шевченко! — крикнул я, скачками догоняя его.

— Катков? Ну чего вам?

— А я думал, у нас была договоренность, — напомнил я умышленно громко, чтобы все слышали.

Он остановился и недовольно оглянулся вокруг.

— Ну как? Все в силе? — тихонько и с нетерпением спросил я.

— Была — это слово имеет преходящее значение и действует в определенной обстановке, — проговорил он сквозь зубы, подводя меня к укромному уголку в вестибюле. — Я ведь тоже кое-что поставил в этой игре, помните?

— А потом кто-то посулил вам лучшие условия.

— Не так. Меня тоже послали куда подальше, как и вас, Катков. Такого нагоняя от своего шефа я еще никогда не получал.

Он швырнул портфель на стол и пошел в гардероб снимать пальто.

— Кто же вам посулил больше моего?

— А никто. Тут был один репортер из «Правды», когда дочь Воронцова приезжала на опознание отца. Вот он…

— Знаю. Его фамилия Древний. Вы бы лучше отправили его погулять.

— И тем самым нарушить его права?! — с притворным возмущением воскликнул Шевченко. — Вот уж никак не ожидал от вас услышать такое. Конечно; я мог запереть его в комнате и где-нибудь затерять ключ. Но времена теперь в корне изменились. Разве не так?

— Не думаю, что Вера Федоренко согласилась бы с вашим утверждением. А вы как считаете?

— Федоренко… Федоренко, — повторял он, сверля меня взглядом и прикидываясь, что он не знает эту фамилию. — Нет, что-то не припоминаю. Хотите еще что-нибудь сказать?

— В некрологе в «Правде» говорится, что у Воронцова украли ценности. Мы с вами знаем, что ничего не пропало. Поэтому я хочу знать, в чем тут дело?

Он заиграл желваками и резко ответил:

— Это оглашению не подлежит.

Внутри у меня все закипело, и я переспросил:

— Что значит не подлежит?

— Ну, похитили его награды. Его и убили из-за них.

— Его награды?

— Да, да. Они из чистого золота, очень редкие и чрезвычайно ценятся на черном рынке. Там за них отвалят хороший куш. Убийца не стал срывать их с пиджака Воронцова, чтобы не повредить, поэтому он…

— Он?

— Кто знает, может, и она, — снисходительно согласился следователь. — Так вот, преступник подтащил тело к стене, где мог без опаски аккуратно снять ордена и медали. Такая версия выглядит довольно гладкой. А что вы скажете по этому поводу?

— А как насчет расхождений во времени? Теперь там тоже стало все гладко?

— Все совпадает идеально. Воронцов вовсе не час и не два ходил по магазинам и не стоял в очередях. Он купил все без всякой очереди, потому что у него висели награды на пиджаке.

— Рассказывайте сказки кому-нибудь другому. У нас сейчас награды никто не носит, они ушли в прошлое. Ордена да медали уже не в почете.

— Позвольте не согласиться. Вам знакомы имена Кричевский, Комарь и Усов?

— Ну это те бедолаги, которых убили, когда они протестовали против путча. Да, знакомы. Я тогда был там. А вы где были? Подбадривали заговорщиков?

— Дело в том, что ваш демократ Борис Ельцин, который говорил, что он не аппаратчик и выступает за свободный рынок и за демократию, он, как вы помните, посмертно присвоил им звания Героев Советского Союза.

— Ну что ж, здесь отклонения во мнениях вполне допустимы.

— Нет тут никаких отклонений, Катков. Наши люди помешались на наградах еще с царских времен. Нравится нам или нет, но эти побрякушки стали частью нашей культуры. У нас награждают за что угодно: за рождение детей, за храбрость в бою, за высокий урожай капусты. А мы носим ордена и медали, словно разбогатевшие на нефти арабы, увесившие себя драгоценностями. Что же вы думаете, новые власти намерены изменить эти обычаи?

— Да, рассчитываю, что изменят.

— Не будьте простодушным дурачком. На прошлой неделе увидел в одном западном журнале фотографию советских евреев, эмигрировавших в Израиль. На снимке их целая дюжина. Все они твердолобые отказники и уехали из страны, чтобы поселиться в жалкой пустыне. Так вот, все они, у кого есть награды, с гордостью их носят. Советские ордена и медали.

— Сдается мне, у вас какие-то нелады с евреями, товарищ следователь.

— Полегче, Катков.

— А ведь Маркс был еврей. Вам это известно?

— Известно, — буркнул он, обнажив пожелтевшие от табака зубы.

— Далеко не все из них хотят уехать в Израиль, уж поверьте мне. Евреи на той фотографии предпочли бы остаться здесь и устроить вам ту еще жизнь.

— Не надо, Катков, не переходите на личности.

— Да это вы переходите на личности. Вы хотите, чтобы я признал, будто у этого убийства нет никакой политической подоплеки, только потому, что вы так утверждаете.

— Нет, не поэтому. А потому, что факты не подтверждают такой версии.