Фейтфул-Плейс - [127]

А я, слушая те ритмичные толчки и стоны, улыбался ночному небу и думал о Рози.

– Я всего лишь хотел, чтобы она успокоилась и послушала. Я схватил ее, прижал к стене. Только что она била меня по голеням, пыталась выцарапать мне глаза, и вдруг… – Шай помолчал и добавил, обращаясь к собирающимся в углу теням: – Я не хотел, чтобы так все закончилось.

– Все вышло само собой.

– Ага. Просто так вышло. Когда я осознал… – Он снова тряхнул головой, снова помолчал. – Потом, когда я взял себя в руки… Я не мог оставить ее там.

Потом был подвал. Шай был силен, но и Рози не была пушинкой; я помимо воли воображал, как он со стуком волок ее вниз по лестнице, как ее тело ударялось о ступени. Свет фонаря, ломик, бетонная плита, надсадное дыхание Шая, копошение любопытных востроглазых крыс по углам, безжизненно разжавшиеся кулаки Рози на грязном сыром полу.

– Записка… Ты рылся у нее в карманах?

Его руки на бездыханном теле Рози… Я готов был перегрызть Шаю глотку. И он, возможно, это понимал.

– Ты за кого меня, нахер, держишь? – Шай скривил губы от отвращения. – Я не трогал ее, только перетащил. Записка лежала на полу в комнате наверху, она сама ее там положила – как раз когда я вошел. Я прочитал и прикинул: вторая половина пускай так и валяется на случай, если кто захочет узнать, куда делась Рози. Это было как судьба… – Он коротко выдохнул, будто хмыкнул. – Как знак.

– Зачем ты сохранил первую половину?

– А что еще было с ней делать? – Шай пожал плечами. – Я положил ее в карман, хотел уничтожить, а потом решил – мало ли, вдруг пригодится.

– И пригодилась. Господи, еще как пригодилась! По-твоему, это тоже был знак?

– Ты все стоял в верхнем конце улицы, – продолжал Шай, не обращая на меня внимания. – Я решил, что ты еще пару часов подождешь, и пошел домой.

Мне вспоминалась череда шорохов по задним дворам, пока я ждал и начинал бояться.

Какими были ее последние слова? Успела ли она понять, что происходит? Было ли ей страшно или больно? Пыталась ли она позвать меня в последний миг? Я готов был отдать годы жизни за ответы на эти вопросы, но, даже будь у меня малейшая надежда, что Шай ответит, я не заставил бы себя спросить.

– Ты, наверное, дико обломался, когда я так и не вернулся, – сказал я вместо этого. – Я все-таки забрался дальше Графтон-стрит. Не в Лондон, но далековато. Ты меня недооценил.

– Скорее, переоценил. – Шай скривил рот. – Я думал, ты перебесишься и смекнешь, что нужен семье. – Он подался вперед через стол, выпятил подбородок, голос зазвенел от напряжения. – Ты был перед нами в долгу – передо мной, перед мамой, перед Кармелой. Мы всю твою жизнь кормили тебя, одевали, защищали, стояли между тобой и папашей. Мы с Кармелой пожертвовали своим образованием, чтобы выучить тебя. У нас были на тебя все права. А Рози Дейли не имела никакого права вмешиваться.

– И это дало тебе право убить ее, – сказал я.

Шай закусил губу и снова потянулся за сигаретами.

– Называй как хочешь, – сухо сказал он. – Я знаю, что произошло.

– Прекрасно. А с Кевином что произошло? Как ты это назовешь? Это тоже не было убийством?

Лицо Шая резко замкнулось – будто захлопнулись железные ворота.

– Я ничего не делал Кевину, – сказал он. – Никогда. Я не причинил бы вреда родному брату.

– Конечно, – расхохотался я. – Как же тогда он выпал из окна?

– Упал. Было темно, он был пьян, место небезопасное.

– Вот именно, небезопасное. И Кевин это знал. Так что он там забыл?

Шай пожал плечами, вперив в меня пустой взгляд голубых глаз, щелкнул зажигалкой.

– Откуда мне знать? Говорят, у него совесть была нечиста. Многие считают, что он с тобой встречался. А по-моему, он узнал что-то, забеспокоился и попытался разобраться.

Шай был слишком умен, чтобы упомянуть, что злополучную записку обнаружили у Кевина в кармане, и в то же время ловко подводил меня к мысли, что записку нашел и положил туда сам Кев. Желание двинуть братцу по зубам нарастало.

– Это твоя версия, и ты от нее не откажешься, – утвердительно сказал я.

– Он упал, – сказал Шай непреклонно, будто дверью хлопнул. – Вот что произошло.

– Позволь рассказать тебе мою версию. – Я вытащил сигарету из его пачки, плеснул себе еще его виски и откинулся в тень. – Давным-давно жили-были три брата, прямо как в сказке. И вот как-то ночью младший проснулся и обнаружил, что остался в спальне один. Оба его брата ушли. Казалось бы, ничего особенного, но наутро младший вспомнил это, когда домой вернулся только один брат. Другой пропал навсегда – ну, по крайней мере, на двадцать два года.

Выражение лица Шая не изменилось; не дрогнул ни один мускул.

– Когда пропавший брат наконец вернулся, то он стал искать погибшую девушку – и нашел, – продолжал я. – Тогда младший задумался и понял, что помнит ночь, когда она погибла. Той ночью обоих его братьев не было дома: один ушел из любви к девушке, другой – чтобы ее убить.

– Говорю же тебе, я ее вообще трогать не собирался. И, по-твоему, Кевину хватило ума все это связать? Ты, наверное, шутишь, – резко, с горечью выпалил Шай.

Приятно было осознавать, что не я один сдерживался из последних сил.

– Для этого необязательно быть гением. И бедняга чуть не рехнулся с горя, когда сообразил, что к чему. Он не хотел, не мог поверить, что его родной брат убил девушку. Вероятно, весь последний день своей земной жизни он сходил с ума, пытаясь найти другое объяснение. Он раз десять мне звонил, надеясь, что я что-то придумаю или хотя бы сниму с его плеч тяжкий груз.