Фестский диск: Проблемы дешифровки - [5]
Немногим уступает слогу wa по частотности слог ri, два варианта которого, по В. Георгиеву, встречаются в тексте ФД 16 раз. Частотность слога ri в иероглифическом лувийском, по-существу, равна нулю. Здесь мы также сталкиваемся с резким расхождением в частотности употребления знаков в настоящем лувийском и в гипотетическом «лувийском» тексте ФД. Слог mi засвидетельствован у В. Георгиева всего один раз (и то под вопросом), а в иероглифическом лувийском этот слог встречается очень часто. Ни разу в «лувийском» тексте ФД, согласно дешифровке В. Георгиева, не встретился, например знак ku, частотность которого в иероглифическом лувийском столь высока, что ноль случаев из 242 в тексте ФД представляется вариантом совершенно невероятным.
Итак, ни акрофонический принцип, ни сопоставления формы знаков с иероглифическим лувийским и с линейным письмом А и Б, ни частотность употребления отдельных знаков не могут служить основой для выводов В. Георгиева. Остается один — последний — принцип установления фонетического содержания знаков ФД: «возможность прочтения лувийского слова». Ход идентификации знаков у В. Георгиева отчетливо показывает, что именно этот последний принцип был основным, а подчас и единственным при определении фонетического содержания знаков ФД. Ключевой в работах В. Георгиева является идентификация знака 12. Этот знак сходен со знаком линейного письма Б, имеющим значение qu. Ссылаясь на одну из своих прежних работ, в которой аналогичный знак линейного письма А был идентифицирован как mu, В. Георгиев и знак 12 ФД читает как mu. Таким образом, в основе идентификации этого знака лежит предполагаемое значение знака из другой недешифрованной письменности, а твердо установленное значение такого же знака в дешифрованном линейном письме Б отбрасывается.
Поскольку в конце слова на ФД часто встречается сочетание знаков 12 и 2, а в лувийском есть много личных имен на ‑muwa, знаку 2 В. Георгиев придает значение wa. Итак, знак 2 идентифицируется лишь на том основании, что в результате получаются «чтения» конечной части лувийских личных имен. После этого берутся лувийские имена на ‑muwa и слова ФД, оканчивающиеся знаками 12—2 (= mu-wa). Знакам, стоящим перед ‑muwa, придаются значения, при которых соответствующие слова читаются как лувийские личные имена. Естественно, что, придав знакам ФД эти значения, автор в дальнейшем находит в соответствующих местах текста как раз эти имена. При наличии большого количества лувийских имен на ‑muwa можно среди них подобрать такие и так, чтобы начальные знаки этих имен давали какой-то смысл и в других сочетаниях, тем более, что и в этих других словах фонетическое содержание знакам ФД придавалось таким образом, чтобы «получались лувийские слова».
Следовательно, дешифровка В. Георгиева базируется на произвольных чтениях текстов, причем автор заранее ориентировался на прочтение знаков ФД так, чтобы в результате получались лувийские слова. Автор дешифровки прочел в тексте ФД то, что он хотел в нем прочесть. И нет никаких объективных критериев, опираясь на которые, другой исследователь мог бы прочесть этот текст так же, как В. Георгиев. Всё это дает полное основание считать дешифровку В. Георгиева неудачной, даже если условно признать его исходный тезис о лувийской принадлежности языка ФД и принять три основных методических принципа, которыми он пользовался в своей работе (частотность, сопоставление с другими системами письма, акрофонический принцип). Что касается последнего принципа («чтобы получались лувийские слова»), то он ставит перед исследователем задачу с заранее данным ответом, и решение этой задачи начинает граничить с тем, что в научном просторечии называется «подгонкой».
В книге А. А. Молчанова, как и у В. Георгиева, также принимается гипотеза о хетто-лувийском субстрате, но в компилятивной форме, предложенной Л. А. Гиндиным, который пытался увязать между собой гипотезу Л. Пальмера — А. Хойбека о догреческом хетто-лувийском субстрате с гипотезой В. Георгиева об индоевропейском субстрате и с гипотезой П. Кречмера — А. Мейе о неиндоевропейском средиземноморском субстрате на юге Балканского полуострова и на островах Эгеиды. Несколько видоизменяя схему Л. А. Гиндина, А. А. Молчанов полагает, что вначале (без указания времени) на юге Балкан и на Крите господствовал неиндовропейский минойский (у Л. А. Гиндина — эгейский) язык. Затем (опять без даты) на него наслаивается индоевропейский пеласгский. Следующий слой (также без даты) — анатолийский. И наконец на рубеже III—II тысячелетия приходят греки. Вместе с тем автор утверждает, что до середины II тысячелетия «минойский язык, безусловно, господствовал» на Крите.[35] Я не буду здесь останавливаться на многочисленных противоречиях схемы Л. А. Гиндина — А. А. Молчанова, ибо это уведет нас далеко в сторону.
А. А. Молчанов считает, что язык ФД — минойский (с. 64 и др. его книги), отмечая невозможность применения этимологического метода при дешифровке, так как «минойский язык для этого недостаточно изучен» (с. 65). Это, однако, явно преувеличенная оценка ситуации, так как о минойском
