Феррус Манус: Горгон Медузы - [7]

— Труракк?

Мозес не сразу сообразил, что голос Ортана Вертэнуса прозвучал не из сна-выгрузки. Пилот попытался сосредоточиться на «Молнии». Она удалялась, готовясь ускорить ход.

— Эй, я знаю, что ты там! Мне отсюда видны огоньки на твоем летном панцире.

— Я практикуюсь! — огрызнулся Труракк сквозь стиснутые зубы, стараясь удержаться в грезах.

— Мы понимаем, что тебе нужны тренировки, но пора бы и меру знать. Машина уже устала от твоего внимания!

Пилот услышал смешки, однако уже не из вокса на приборной панели.

— Мне понятно каждое твое слово по отдельности, а вместе выходит какая-то бессмыслица, — парировал он.

— Отключайся, Труракк.

Этот голос принадлежал командиру авиакрыла. Тон Палиолина отбил у Мозеса охоту к дальнейшим препирательствам.

Легионер неохотно завел руку за голову и отсоединил невральный кабель. Тот вышел из черепа с металлическим скрежетом. Симуляция в разуме мгновенно засбоила и погасла. Втянув холодный едкий воздух «Железного кулака», Труракк быстро заморгал, чтобы приспособиться к данной версии реальности. Он по-прежнему сидел в «Ксифоне», но с поднятым фонарем кабины и в темноте, которую рассеивали только крошечные индикаторы на его летном панцире, упомянутые Вертэнусом.

Все еще моргая, пилот под скрип снаряжения вылез наружу и увидел внизу звено III легиона «Коса» в полном составе.

Вот Эдоран — угрюмый, вечно недовольный, с тяжелым взглядом. Его брат-ведомый Тайро держал стакан и широко ухмылялся. Секка, неразговорчивый брат-ведомый Палиолина, стоял, скрестив руки на груди, и с профессиональным интересом разглядывал неосвещенный ангар.

— Ты слышал? — спросил Эдоран с типичным для себя постным выражением лица. Под его горжетом, словно громоздкие украшения, висели узлы подключения и ноосферные кабели. — Наш следующий вылет уже не будет игрой. И тебе нужно сойтись характерами не только с «Камой». Среди людей тоже есть уникальные личности.

На языке предков капитана Акурдуаны название «Ксифона» Труракка означало нечто вроде «стилета» или «клинка». Мозес ненавидел это имя.

— Спускайся быстрее, пока он не разошелся, — устало произнес Тайро.

— Не представляю, каким образом братание поможет нам достичь необходимого взаимопонимания.

— Они ведь не все такие, да? — поинтересовался Вертэнус.

— Могу сказать, что нет, — ответил Палиолин. — Взять хотя бы лорда-командующего Дюкейна, которому меня представил капитан. — Командир посмотрел на Труракка: — Ты побратаешься с нами и насладишься этим. Таков мой приказ.

— Что ты задумал?

У Мозеса имелись всевозможные теории насчет того, как Дети Императора развлекаются в свободное время. Ничего хорошего он не ждал.

— Поверь: тебе понравится, — сказал Палиолин.

Дымный полумрак медузийской ночи окутывал широкое полусферическое возвышение, по обе стороны которого поднимались и опускались шипящие поршни. Далекий лязг молотов и прессов отдавался дрожью в решетчатом настиле. Пар, тянущийся из щелей, почти сразу же конденсировался в холодном воздухе. Капельки влаги оседали на поручне, идущем вдоль окружности помоста. В гигантском помещении резко пахло горячими смазочными маслами и припоями — здесь жила грубая мощь машины.

Анвиларий напоминал Акурдуане уральские заводы, хотя с этими храмами промышленности не мог сравниться в масштабах даже колоссальный флагман Железных Рук, полный юношеской необузданности.

Разгладив ладонями влажный лист пергамента с наброском помещения, выполненным угольным карандашом, воин критически осмотрел рисунок. Ему удалось идеально передать ощущение движения — отразить то, как сотрясались поверхности, и то, как сияние люмен-камней в позолоченных канделябрах из железистого стекла создавало игру света и черно-серых теней в паровой завесе. Но вот попытки воплотить в эскизе чувство благоговейного трепета закончились неудачей. Акурдуана надеялся, что зарисовка будет пробуждать воспоминания о Манраге[8] или Народной, однако в его работе не оказалось и намека на готическое великолепие кузниц Темной эпохи.

В приступе гнева он отшвырнул карандаш. Угольная палочка, перелетев через край возвышения, очень долго падала на нижние уровни машинариума.

— Капитан.

Погруженный в размышления офицер вздрогнул и поднял глаза.

Единственный мостик вел к возвышению со стороны кормы, над углублениями для движущихся механизмов. По нему шагал Габриэль Сантар, и под тяжелыми шагами терминатора дребезжал настил и звенели тросы-оттяжки. Звуки складывались в нечто вроде мелодии расстроенной арфы.

Капитан Десятого оставался в том же облачении, что и на Весте, за исключением шлема и латной перчатки. От него тянуло смазкой, потом и машинным жаром. С морщинистого лица еще не сошли следы ледяных касаний планетоида. На пластинах громадного «Катафракта» поблескивали дрожащие капельки конденсата.

Акурдуана спросил себя, не пытается ли Сантар показать силу.

— Габриэль. — Он уважительно склонил голову. — Скрестить с тобой клинки было для меня почетной возможностью. Ты хорошо показал себя, но твой выбор зоны высадки оказался чуточку очевидным. К тому же Амадей постоянно забывает, что я тоже бился на центральноафрикейском фронте. И на пантихоокеанском.