Феррус Манус: Горгон Медузы - [6]

Терминатор увидел, что к нему ковыляет Харик Морн. Легионер прижимал ладонь к участку нагрудника, в который Сантар выпустил столько зарядов с ноосферно-активной краской, что по-настоящему пробил броню.

— Чтоб тебя, брат… Серьезно ты к делу подходишь.

Габриэль мог лишь восхищаться предусмотрительностью Ферруса Мануса. Если бы не протоколы обездвиживания, Сантар уже оторвал бы Акурдуане голову, и неважно, что это был учебный бой.

— Мне жаль, капитан, — как будто искренне произнес мечник. — Но теперь ты действительно мертвец.

2

Все спрашивают меня о руках Ферруса Мануса, но при первой встрече с ним я поразился кое-чему иному. Его глазам. Смотря в них, ты словно бы гляделся в огромное и темное зеркало, которое отражало лишь то, что желало. Это было даже по-своему прекрасно…

«Летописи Акурдуаны», том CCLXVII, «Гибель владык Гардинаала»

Юный и своенравный «Железный кулак» покинул сухие доки Луны чуть больше сорока лет назад. Если в какие-то моменты звездолет казался несдержанным, адепт Ксанф — представитель Механикума в 52-м экспедиционном флоте — немедленно указывал, что подобной воинственности следует ожидать от пылкого машинного духа, еще не уверенного в своих силах. Внутри корабля опорные балки из нанопозиционированной пластали стонали под тяжестью колоссальных двигателей реального пространства. Системы жизнеобеспечения, самые совершенные и адаптивные из всех, что выпускались на Терре со времен Темной эпохи Технологий, очищали атмосферу с неистовством огнедышащего дракона. Посторонние сочли бы углеродную пыль в воздухе и непривычно крепкие ветра признаком неполадок, однако медузийцы обожали такие условия. «Железный кулак» был медузийским космолетом до мозга костей, вырубленных из базальта с Фелгарртских равнин.

Он станет первым из многих.

Во всех элементах корабля — от полностью автоматизированных, ощетинившихся пушками орудийных палуб, абляционной брони на корпусе, взаимодействующих ауспиковых и авгурных комплексов до генераторов поля Геллера и каждой мелочи внутреннего устройства — жил вольный гений Ферруса Мануса.

Медуза была темным миром, поэтому на «Железном кулаке», кроме пультов управления, светились только люминесцентные камни, добытые со дна ее морей и закрепленные в потолочных бра.

Медуза была ледяным и враждебным миром, поэтому коридоры и технические переходы «Железного кулака», тянущиеся на сотни и сотни километров, отделали камнем и железистым стеклом. Даже дверцы люков не уступали в суровости промерзшей, но восхитительной караашской тундре. Для воинов будет лучше, если мрак и необузданность планеты, воспитавшей примарха, отправятся с ними к звездам. Пусть легионеры гордятся этим, ведь комфорт ослабил бы их боевой дух.

И, как и на самой Медузе, под холодной поверхностью корабля бурлило пламя.

Мозес Труракк все еще не отключился от дремлющей души «Ксифона», хотя палубная команда уже давно завершила послеполетные проверки и сдала смену. Пилот сидел, сомкнув веки, под приглушенным светом люмен-полос, но в его разуме мелькали яркие образы. Медно-коричневые облака. Рев турбин. Промельк черноты крыло самолета, вывернувшегося из перекрестья прицела.

«Легче работай элеронами».

Не открывая глаз, Мозес коснулся пальцами рукояток управления закрылками, потом взялся за центральный рычаг.

«И не надо так агрессивно давить на ручку. Машина хочет летать, брат. Не мешай ей».

Труракку захотелось возразить голосу из памяти, но он удержался и качнул отключенный рычаг влево, потом вправо. Даже во сне самолет жаждал взмыть в небо.

Терранин на месте Мозеса вряд ли бы назвал состояние перехватчика «сном». Бортовой когитатор «Ксифона» просто перевели в режим пониженного энергопотребления и отрезали от внешних раздражителей, чтобы он завершил декомпиляцию записей о боевом вылете для последующей выгрузки. Но для медузийца Труракка почтение к технике было столь же естественно, как привычка отворачиваться от ветра, защищая лицо. Он знал, что машина грезит.

«Но любишь ли ты ее, брат? Я же знаю, ты говоришь с ней, когда вы наедине».

Перед носом самолета возникла «Молния-Примарис» с черным корпусом. При ее появлении в кровоток Мозеса хлынули адреналиновые соединения, и пилот, забыв, что видит чужой сон, нажал на гашетку лазпушек. В безлюдном ангаре ничего не произошло, но в общих грезах Труракка и «Ксифона» сверхмощные энергетические лучи полоснули по петляющему ударному истребителю.

«Битва — нечто большее, чем цифры и углы атаки. Это состязание».

До перерождения Мозес рос в окружении машин. На Медузе они давали защиту, и от их благосклонности зависело само выживание. Они требовали не любви, а уважения, и у каждой единицы легионной техники имелись собственный характер и свои фавориты. «Ксифон» возражал против того, что ему в пару выбрали Труракка, — так же громогласно, как и сам воин поначалу. Вряд ли воин мог винить машину за то, что она боролась с ним.

«Мой брат слишком щедр на уверения».

Легионер тряхнул головой. Еще не хватало, чтобы слова брата-ведомого проникли в спящий дух и без того вспыльчивого перехватчика!

— За «Молнией», — пробормотал он, чуть потянув ручку на себя. — На сей раз мы все сделаем верно.