Ферма кентавров - [28]

Так походил, как походит сын на отца…

Меня затеребили:

— Светка, ты куда смотришь?! Зырь, тебя показывают!

— А? — я сощурилась, встряхнулась, посмотрела на экран.

Лучше бы я этого не делала! Из головы сразу вылетели Арсен, мертвец и всякие фотографии. На экране важничало жуткое рыжее чучело, морда у чучела была сплошь заляпана омерзительными здоровенными веснушищами, глаз вообще не было видно и нос был красным.

Мне захотелось превратиться в микроба и завалиться между диваном и его подлокотником.

Фотогеничная! Журналистка! Ага, раскатала губы, машинку губозакатывальную покупай!

Я тихонько сползла с дивана — хорошо ещё, что сидела на том конце, что ближе к дверям! — и выскочила за порог. По дороге успела услышать, как идиотски-важным голосом вещаю о том, что классно быть спортсменкой и что личная жизнь спорту только мешает.

Никто не заметил этого бегства, все так и впились глазами в телевизор, так и наслаждались моим позором…

На улице было прохладно. Это хорошо, никогда раньше не думала, что выражение «сгореть со стыда» нужно понимать вполне буквально — лицо у меня так и пылало, казалось, что кожа вот-вот лопнет.

У ворот конюшни сразу стало легче — на меня пахнуло родными запахами — соломы, сена, лошадей. Боргез как всегда заржал, увидев меня. Заржал тихонько, одним трепетом ноздрей. Вот уж кому совершенно будет без разницы, даже если я не веснушками, а язвами покроюсь. Он всё равно не перестанет меня любить… Я похлопала его по шее и прислонилась к тёплому боку.

И зачем надо было фантазировать, придумывать всякие глупости? Таким как Денисюк — высоким, красивым — на телевидении самое место. А рыжим-конопатым идиоткам лучше сидеть и не рыпаться.

Ну и ладно, раз не суждено стать телеведущей — ничего не поделаешь. Зато мы с Боргезом будем прыгать лучше всех. И обязательно попадём на Олимпиаду. Пусть не на эту, но на следующую — точно. А если ты прыгаешь любой самый сложный маршрут без единого повала, всем глубоко будет наплевать, что ты похожа на чучело…

— Света… Ты здесь?

Машкин голос. Я приподнялась на цыпочки и выглянула из-за спины Боргеза.

— Ты чего ушла, не досмотрела? — спросила Машка.

— Иди ты! Ещё спрашиваешь!

— Да что такое-то?

Кажется, сейчас я заплачу…

— Ну что ты слепая, да? Не видела, да? Ужас такой… Хоть бы в школе никто эту передачу не посмотрел! — так и знала, слёзы потекли, значит, завтра глаза опухнут…

— Светка, да ты что, совсем?! Ты так классно говорила! Всем понравилось.

— Ага, «понравилось»…

— Ты что, не веришь мне? Я что, тебе когда-нибудь брехала?

Точно, мы с Машкой всегда говорили друг другу правду. Если, конечно, не считать моё враньё насчёт похорон Карагача…

— Так что, нормально было?

— Конечно, ещё как! Пошли домой, чай пить!

Мне стало легче. Ну да, никто ведь не знал, что я в мыслях уже считала себя телезвездой, что вообразила — а всё этот придурок-оператор! — будто некрасивая физиономия станет красивой только оттого, что её сняли на видеоплёнку. Никто и не ожидал, — разумеется, кроме меня, — увидеть фотогеничную рыжую девушку. И я на экране совсем не показалась необычной. Конопатая? Красноносая? Нормальное Светино состояние.

Ладно. Может, и всё это к лучшему, может, хоть Денисюк перестанет сниться. А то, представляете, в каждый сон лезет. То я его спасаю от хулиганов, то помогаю пробраться мимо охраны, чтобы снять обалденный сюжет. И везде он такой красивый, такой уверенный. Даже когда его бьют.

… Мы дошли почти до крыльца, когда у меня мозги окончательно встали на место и я вспомнила, что хотела сказать Машке.

— Подожди. Давай пойдём… ну хоть под навес. Я тебе такое расскажу!

Под навесом пахло пылью. Я споткнулась о борону, которой разравнивают конкурное поле и чуть не грохнулась. Хорошо, что Машка поймала меня:

— Осторожней! Ну, что ты хотела?

— Помнишь, я тебе говорила, что у Борисовича есть фотка, на которой — убитый в молодости?

— Ну, помню.

— Так знаешь, на кого он ещё похож? На нашего Арсена!

— Да ты что?!

— Точно! Вот когда показали, как он прыгает, во второй раз, крупно, я увидела — это копия — тот снимок!

У Машки оживилось лицо:

— Ты уверена?

— Сто процентов! — я слегка стукнула по набитому тренировочному мешку. Мешок закачался и я от избытка чувств предложила:

— Давай грушу попинаем!

Машка отвернулась:

— Нет… Не хочу.

— А чего?

Она уставилась в пол. На щербатом сером бетоне — одинокие соломинки, пара высохших «яблочек» конского навоза…

— Знаешь, Светка, я решила бросить единоборства.

— Почему?

— Когда… Когда Кори погиб, я поняла, что всё это — боксы, кикбоксинги, каратэ и прочее — ерунда. Только дети думают, что если ходишь в секцию, это всегда поможет. Ты можешь быть суперсильным, супербыстрым, но если…если кто-то у тебя умирает, ты нич-чего, нич-чегошеньки не сможешь сделать. Со всей своей силой! И я не хочу… заниматься ерундой.

Я ударила мешок сильнее. Он снова закачался. Заскрипела верёвка.

— Э, девчонки, чего вы прячетесь? — нас нашёл Витька. — Там все уже чай пьют!

— Ну и ладно, — буркнула я, остановив мешок ладонью.

Витька не уходил:

— Слушай, ты здорово завернула — про спорт и культуру! А то они там, в городе, блин, все думают, что мы здесь совсем серые. А ты ка-ак врезала!