Фердинанд Врангель. След на земле - [38]
На берегу возле Большого Баранова Камня стучали топоры, раздавался визг пил. Проводники и казаки азартно разделывали в изобилии валявшийся здесь наносный лес. Вместе со всеми размяться решили и офицеры.
— Веселей, ребята! — подбодрял сотник Татаринов. — С теплом будем — не пропадем.
Нарубленные поленья крепко увязывали и грузили на нарты. Лиственничный лес по своим свойствам все же не вполне подходил для экспедиционных нужд: слишком тяжел, да и горит худо. И потому летом, по берегам Анюя были заготовлены впрок и березовые дрова. На растопку взяли несколько пудов рыбьего жира в смеси с мхом и стружками. В общей сложности дров должно было хватить дней на сорок. Примерно на такой же срок были запасены взятые в поход провиант и корм для собак.
От Баранова Камня отряд устремился в ледяную пустыню, курсом на северо-восток. В первые же дни обнаружилось, что тяжело груженные транспортные нарты регулярно отстают. Преодоление торосов приводило к поломке нарт, и на их ремонт приходилось использовать драгоценные березовые поленья.
Появившийся близ отряда белый медведь не ушел от меткой казачьей пули: на привале собаки пировали. Другой оголодавший белый разбойник осмелился, презрев лай собак, напасть на караван ночью, но чутко несший службу охранник пристрелил и его. Но медвежьи набеги становились все опаснее: через день хозяин Арктики, прежде чем его успокоила пуля, сумел переранить в драке трех собак из одной упряжки. Пока свежевали тушу, занялись одновременно устройством первого провиантского склада на обратный путь. Туда, вместе с рыбой, заложили и медвежье мясо.
Подъем на торосы и спуск с них по-прежнему выматывали людей и собак, беспощадно корежили нарты.
— Вот что, Федор, — предложил Матюшкину Врангель, — возьми пару нарт с проводниками и поезжай прямо на восток: может, хоть там торосов будет поменьше. Если увидишь свободный путь, сразу возвращайся назад.
Матюшкин был на разведке недолго и, вернувшись через два часа, доложил, что на востоке тоже торосы, но к северо-западу их не видать. В том направлении и продолжили путь, однако через непродолжительное время ледяные горы стали попадаться и здесь. Их преодоление изматывало до предела сил. Ломались нарты, рвалась и собачья упряжь. Случалось, за шесть часов непрерывных подъемов и спусков продвигались вперед лишь на пять верст.
Татаринов подсказал:
— Так дальше, Фердинанд Петрович, нельзя. Надобно освобождаться от лишнего груза, прежде всего провианта. Пора делать во льду главный склад. Зачем собак мучить понапрасну?
Во льду вырубили большую яму, уложили в нее продовольственные припасы и собачий корм. Сверху закрыли льдинами, засыпали снегом и залили водой. На месте склада, чтобы облегчить собак еще более, оставили большую походную палатку — урос. Теперь можно было направить назад тринадцать собачьих упряжек с разгруженными нартами. Проводники, которым предстояло возвращаться в Нижнеколымск, с завидной скоростью отремонтировали поломанные сани и полночи перед отъездом провели в радостных плясках и песнях.
С целью расширить фронт исследований, Врангель все же посчитал нужным разбить отряд на две партии. Матюшкину было предложено на двух нартах и с пятидневным запасом продуктов уйти в северо-восточном направлении. Сам же Врангель, в компании с Татариновым и Козьминым, взяв продуктов на три дня, отправился строго на север. Договорились вновь встретиться на том же месте, у склада, где была оставлена большая палатка, дня через три.
Проехав верст двадцать от места ночлега, Врангель с Козьминым, к немалому удивлению, обнаружили на пути старые санные следы... Кто же был здесь? Изучив их, сотник Татаринов уверенно заявил:
— Да это же наши прошлогодние следы, Фердинанд Петрович.
— Не может быть! — не поверил Врангель. — Счисления показывают, что мы по крайней мере верстах в восьмидесяти пяти от тех мест, где были в прошлом году.
— А что ж, думаете, — иронически отозвался Татаринов, — льды все это время стояли на месте? Вспомните, все, считай, лето дули северо-западные ветры. Они и подвинули льды на восток.
И Татаринов убедил офицеров в своей правоте.
На широте несколько севернее семьдесят первого градуса, когда преодолели очередную гряду зеленовато-синих торосов, Козьмин, задержавшись на вершине ледяной горы, пристально оглядел горизонт и взволнованно сказал ожидавшему его внизу Врангелю:
— Фердинанд Петрович, кажется, вижу землю.
Врангель торопливо полез к нему с подзорной трубой.
— Смотри туда, на северо-восток.
Что-то похожее на горы действительно маячило на горизонте. Татаринов присоединился к наблюдателям и скептически хмыкнул:
— Это не земля, а пары открытого моря.
Однако при дальнейшем движении на северо-восток горы принимали все более отчетливую форму, они окрасились в голубой цвет — так солнце серебрит снежные склоны. Видны были отдельные утесы и долины меж гор.
— Прокопий! Мы все же нашли ее, эту неведомую землю! — радостно кричал спутнику Врангель.
Проехали еще несколько верст, надеясь к вечеру добраться до земли. Но что это? Чем более солнце меняло свое положение на небосклоне, тем явственней то, что они приняли за землю, резко уходило по направлению ветра, и вот уже горы видны и справа, и слева, словно отряд оказался в долине, со всех сторон окруженной скалами. Мираж, всего лишь мираж! Разочарование было настолько сильным, что ужин во время привала прошел почти при полном молчании. Татаринов, догадываясь о чувствах офицеров, мягко убеждал:
Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти.
Творчество этого художника широко известно всякому, кто хоть немного разбирается в живописи. Однако не каждый знает, что жизнь Кустодиева, пришедшаяся на переломные для России времена, была омрачена тяжелой болезнью. Он мужественно боролся с недугом и наперекор судьбе воспевал в своем творчестве радость жизни. Впервые публикуемые в книге архивные материалы позволяют значительно шире показать отношения Кустодиева с родными и друзьями, прояснить его политические симпатии и антипатии, углубить представление о том, что писали о нем современники и что ценил в собственном творчестве сам художник.
Выставки Василия Васильевича Верещагина в России, Европе, Америке вызывали столпотворение. Ценителями его творчества были Тургенев, Мусоргский, Стасов, Третьяков; Лист называл его гением живописи. Он показывал свои картины русским императорам и германскому кайзеру, называл другом президента США Т. Рузвельта, находился на войне рядом с генералом Скобелевым и адмиралом Макаровым. Художник побывал во многих тогдашних «горячих точках»: в Туркестане, на Балканах, на Филиппинах. Маршруты его путешествий пролегали по Европе, Азии, Северной Америке и Кубе.
С именем Александра Андреевича Баранова неразрывно связано освоение русскими первопроходцами побережья Америки. Он основал столицу Русской Америки — Ново-Архангельск. При нём в 1812 г. была заложена в Калифорнии крепость Росс и даже предпринята дерзкая попытка закрепиться на одном из Гавайских островов. Как писал выдающийся исследователь Аляски Л. Загоскин, «полтора миллиона квадратных вёрст материка Америки есть подарок России от Александра Андреевича Баранова... человека, обрёкшего себя на 28-летнее отлучение от родины, им пламенно любимой, в край совершенно новый и дикий в ту пору для всей Европы».Роман современного писателя Аркадия Кудри рассказывает об освоении русскими первопроходцами побережья Америки, об Александре Андреевиче Баранове, первом главном правителе русских колоний на Аляске.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.