Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - [16]

. Самоуправление не было лишь простою формальностью. Почти каждая провинция, особенно же окраинные, или недавно присоединенные, сильно привязаны были и к своим нравам и учреждениям, и к своим правам и вольностям[135]. Нововведения и реформы принимались крайне туго[136], встречая сильное и упорное, не всегда лишь пассивное сопротивление. Жители провинций привыкли смотреть на себя как на членов отдельных независимых частей, и в их глазах жители другой, хотя бы и соседней провинции, представляли собой отдельную «нацию»[137]. В каждой почти провинции существовал особый диалект, часто до того отличный от других диалектов, что лица, употреблявшие его, не понимали тех, кто говорил на другом диалекте, как, например, гасконцы и жители Нормандии, бретонцы и обитатели Лангедока. Подобное же различие, поддерживавшее разъединенность в среде нации, существовало и в тех законах, которыми руководились жители отдельных провинций. Правда, большая часть страны, лежащей к северу от Луары, руководилась обычным правом, к югу кодекс Юстиниана почти никогда не терял своего значения, но в формах передачи наследства, в законах о наследстве, как и во многих других отношениях, одна провинция резко отличалась от другой, соседней, источник законодательства которой был общий с первою[138]. Средства сообщения между провинциями, даже между городами, (что составляет одно из немаловажных подспорьев для централизации) были крайне затруднительны, иногда совсем почти прекращались. Лишь три или четыре дороги, носившие название королевских, поддерживались хоть сколько-нибудь, все остальные пути сообщения были крайне дурны. Зимою сообщение прерывалось даже между городами, лежащими друг от друга на несколько миль. Случалось, что одна область страдала от голода в то время, когда в другой соседней было изобилие в средствах пропитания. Резкое различие в ценах на продукты было в значительной степени результатом дурного состояния дорог[139]. В каком состоянии находились дороги, видно из того, что Екатерине Медичи пришлось из Парижа в Тур ехать три дня, несмотря на всю ту поспешность, с которой совершалось путешествие, что Лопиталь лишь в двенадцать дней мог добраться из Ниццы в Сен-Валье, а венецианский посол, Липппомано, делал всего по четыре мили в сутки.

Эти и суммы других условий в том же роде в сильной степени мешали объединению страны, препятствовали власти оказывать значительное влияние на провинции. Правда, как бы в видах большего подчинения областей центральной власти, короли стали назначать в каждую из них губернаторов как представителей Центральной власти. Но это не оказало особенного влияния на ход объединения, по крайней мере в первое время. Напротив, разъединение оставалось в полной силе, и власть прибавила еще новую и опасную силу к числу тех затруднений, которые она встречала на каждом шагу. Как представители центральной власти губернаторы провинций обладали самою неограниченною властью и принимали меры, делали предписания под личною своею ответственностью. Они карали и миловали виновных, установляли места для ярмарок и торговли, раздавали права дворянства буржуазии, узаконили незаконнорожденных, заведовали всеми делами и гражданскими, и уголовными[140]. С другой стороны, часто случалось, что звание губернатора одной и той же провинции передавалось по наследству, и губернаторы приобретали еще более прочное и независимое положение, являясь уже не только представителями власти, но и представителями провинций. Этим они увеличивали и свою власть, и свое значение и стали крайне опасны для королевской власти, которая начала подозрительно смотреть на их действия и постоянно посылала к ним указы с запрещением присваивать себе права верховной власти[141].

Таким образом, вмешательство королевской власти в дела провинции встречало ряд препятствий, которые давали возможность каждой провинции сохранять и свою независимость, и свои вольности и права. Прямое влияние власть могла производить на подвластное ей население лишь путем особых комиссий, верховных судов (grands jours), которые разъезжали по Франции и подвергали наказанию всех противящихся (contra-venants) власти короля. Но это средство далеко не всегда было употреблено, да и наконец не при всех обстоятельствах могло оказывать влияние.

А между тем в каждой провинции существовали элементы, которые при первом удобном случае могли подготовить восстание против власти. Все население Франции (состоявшее из 12 миллионов при Генрихе IV) делилось на сословия, из которых почти в каждом была сильно укоренена любовь к старому порядку, каждое ревниво оберегало свои права. В тогдашней франции насчитывали 648 тысяч духовных, миллион дворян, 500 тысяч лиц судебного сословия, 8 миллионов рабочего класса (буржуазии, крестьян) и два миллиона нищенствующих[142]. Из них дворянство составляло главную и наиболее опасную для правительства силу, так как и по своему положению, как привилегированное сословие в государстве, и по своим традициям и духу, оно заключало в себе наибольшее число оппозиционных элементов и всегда было готово с оружием в руках защищать свои права и вольности против нарушения со стороны короля. Дворяне, а особенно из числа тех, которые обитали в провинциях или недавно присоединенных к короне, как Бретань, или в отдаленных от центра и пользовавшихся правами самоуправления, как например Лангедок, Овернь и другие, сохранили, если не во все своей миллионной массе, то в значительном числе своих членов воспоминание о старых феодальных правах. Правда, велики были успехи централизации во Франции. Короли успели шаг за шагом завоевать обширные права, отнять целые провинции у крупных феодалов, уничтожить сильных феодальных сеньоров. Значительно сузили они права дворянства, перенося на себя право чеканить монету, ограничивая частные войны и запрещая их. Но это было мало для уничтожения феодализма. В борьбе с властью дворянство не было подавлено и обладало все еще достаточною силою для успешной борьбы с нею. За большими, крупными феодалами стояла мелкая знать, иногда владевшая обширными поместьями и возводившая свой род, не всегда неправильно, ко временам, современным французской монархии. Редко выходила она из своих замков, своей области, не часто приходилось ей видеть короля, зачастую в своей глуши она не знала, да и не заботилась знать, кто был королем во Франции. Она имела собственный суд, а в качестве