— Вот оно! — вдруг воскликнул Якс, стараясь стряхнуть наваждение от приторно-сладкого плода. Яся проследила за его взглядом и оцепенела. Крона одного из деревьев раздвинулась, и оттуда, перебираясь с ветки на ветку, степенно вышла белая птица с веерообразным, как у павлина, радужным хвостом. Она уселась на толстый, выступающий из кроны сук, и ее оперенье стало алеть, испуская розовато-голубое свечение. Птица медленно истаивала, сгорала, превращаясь в сгусток шарообразного пламени, откуда вдруг опять появилась сначала ее голова, затем туловище и хвост, который вновь зажегся алым цветом, и птица вновь скрылась в огненном шаре. Так продолжалось несколько раз, пока наконец, возродившись в очередной раз, птица растворилась в листве.
Яся и Якс переглянулись и прочитали в глазах друг друга: высшая цель жизни — бессмертие. Человечество вечно, как птица Феникс.
— Но как понять это сгорание? — спросила Яся.
— Поймем, когда сорвем с этого дерева плод, — сказал Якс.
Не отрывая глаз от дерева, они двинулись к нему. Но едва Якс протянул руку, чтобы сорвать желанный плод, как ветви, тихо прозвенев резными листьями, взметнулись вверх. В изумлении отступил он на шаг, и дерево тут же опустило ветви чуть не до самой земли. Яся стремительно бросилась к нему, но оно, точно играя с людьми, вновь закинуло ветви в небо. Стоило Ясе отойти, как ветви с тяжелыми плодами опять опустились к земле.
— Придется лезть по стволу, хотя он будто отполированный, — решительно сказал Якс. — Если я сорвусь, полезешь ты. Во что бы то ни стало мы должны отведать плоды этого дерева…
Зажегся свет.
— Вот и отдохнули в раю, — усмехнулся Гали. — Ты посиди, я приведу Орлика. Светлана с Марио идут сюда, тебе не будет скучно. Я мигом. — И он поспешил к выходу…
— Как фильм? — К Айке подсела Светлана. — Я, разумеется, подключилась к Ясе и очень хорошо прочувствовала нашу женскую суть. Но какой кошмар эта пустыня! У меня по-настоящему истомилось все тело.
Марио лишь покачивал головой, внимая каждому слову Светланы, и Айка видела, что девушка впечатляла его больше, чем фильм. Сама же была такой измочаленной, будто и впрямь пришлось пережить выпавшие на долю героев приключения. Даже во рту остался слащавый привкус от плода забвения.
Зал опустел. К ним подошла контролер, но, узнав, в чем дело, попросила, чтобы все-таки минут через пятнадцать зал освободили. Лишь только она скрылась в фойе, как ввалилась компания Батиста. Сзади понуро шел Гали.
— Так это вы подруга нашего Гали? — Батист остановился перед Айкой, протягивая ладонь с короткими, будто обрубленными пальцами. — Много слыхал о вас. Очень рад видеть. Люблю сильных духом.
— Милочка, бедненькая, — заверещала итальянка.
— Позвольте помочь вам, сударыня. — В голосе Пашки прозвучала нотка ерничества. От него и Батиста сильно разило водочным перегаром.
— Я сам, — мрачно отодвинув Пашку, Гали подошел к Айке. Она обняла его за шею. Он легко поднял ее, вынес во двор, где уже стоял Орлик, и посадил на коня. Хотел было и сам вскочить, но его остановил Пашка.
— На дорогу, за компанию. — Он вынул из-за пазухи чекушку.
— Иди ты, — рванулся Гали, но Пашка схватил его за ворот.
— Тсс, кавалер де Грие, ваша дама подождет. Но если по- честному, то ты… — И он громко выдохнул ему в ухо: — Идиот! Вокруг столько…
Он не успел договорить, Гали с силой отшвырнул его так, что Пашка растянулся на асфальте. Охнула Светлана, итальянка нервно полезла в сумочку за сигаретами. Айка напряженно вцепилась в гриву Орлика.
— Ах ты гад, — спокойно процедил, вставая, Пашка. — Да я же тебя… Во мне же сегодня форта играет, выход ищет.
— Паша, — предостерегающе сказал Батист, но было поздно.
Багрово натужась, Пашка с воплем ринулся на Гали и страшным ударом в висок свалил его.
— Галик! — вскрикнула Айка, судорожно вцепившись в гриву коня.
Гали лежал недвижно, и в раскосых его глазах день стремительно превращался в ночь.
Таир слегка кокетничал, когда говорил, что воспитатель из него никудышный. Не зря в школе косморазведки он учился в педагогическом классе при тестировании в нем нашли задатки воспитателя. Но больше всего он ценил в себе склонность к саморазвитию. Исходя из критериев эсперейцев, он был гениальным, ибо на Эсперейе гением считали не того, кого природа изначально одарила необычайными способностями, талантами, а тех, кто сумел пойти навстречу природе и усовершенствовать себя.
Таир не раз спрашивал себя, откуда в нем такое трудолюбие, ведь в прошлом он не мог похвастать ни усидчивостью, ни желанием в корне измениться. Часто он сравнивал себя прошлого с сегодняшним, и такое сравнение, как ни странно, не всегда удовлетворяло его. Да, он овладел рядом космических специальностей, у него приличная широта знаний, он пробует себя в разных видах творчества. Но где его бесшабашность, наивность? Может, стал взрослее? Правда, тяга к риску не пропала, иначе не решился бы на осмысленный реплипоиск.
К детям Лер направил его потому, что в каждом земном ребенке видел активного репликатора. Надеялся, что именно из этих детей со временем вырастут художники, не вслепую восстанавливающие своих предков. То есть он, Таир, нарушитель Инструкции, должен посеять свою дерзость в юных душах. И все же грызет совесть за проступок, хотя, на его взгляд, тот, конечно же, целесообразен.
