Феникс - [2]

Шрифт
Интервал
Но ты не знаешь этого языка, черт бы его драл! Она читала тогда Пруста по-французски. (Они посылали нас в ночь на гниющую овощную базу.) Она читала, уютно устроившись меж пыльных мешков. Она смеялась: «Маркиз де Сен-Лу-ан-Бре у контейнера с разлагающейся свеклой, барон де Шарлю под ящиком с тухлыми огурцами! Ах, мое платье из барежа, оно испачкалось в морковной грязи». Магда, Магда. Ты двигал контейнеры в чугунных рамах. Ты таскал занозистые ящики, прижимая к шее, передавал неудобно и осторожно, как бы не выскользнули, не упали, дробя фаланги других незнакомых пальцев в темноте. Тот взгляд начальника, мерзкого желтенького старичка, шепелявого жука-наездника. Он смотрел на Магду. Его брюки. Его шебуршащий в кармане маленький кулачок. Его подрагивающая щека. Ты встал. И этот толчок в спину: «Иди». Магда, Магда. «Моя девочка… моя принцесса… моя королева…» Ее звонкий и чистый, певучий и ясный, словно над полем, голос: «О, мой государь, вы встали только за тем, чтобы передать мне вон тот железный кубок, единственный в моей коллекции драгоценностей, не правда ли? Вы встали только за этим, мой добрый государь». Тогда. А сейчас? Станция метро «Сокол». «Но я действительно Король, Магда!» И сейчас ты сделаешь это и ради нее. Не сон. Чернота туннеля. Зеленый. Солнце зеленого. Ночь. Уже слышен неясный гул поезда. Вот ветер. Всегда перед поездом ветер. Рельсы немного размазаны, видишь сверху. Кажется, что дрожат. Сияние? Царство Аида. Поезд. В других поездах – другие тени, а в этом – эти. Развратный Нерон, властолюбивый Калигула, гордый Петр, модный Людовик, смелый Карл, гениальный Наполеон, хитрый Ленин… «Магда, Магда, моя девочка, моя королева, живущая в многомерном пространстве вымысла, в комнате с иллюзиями вместо подчас необходимых вещей, я никогда не был у тебя в комнате, но я, конечно, догадываюсь, Магда, Магда, этот бессмысленный подвиг я посвящаю тебе. Во имя реальности, и это не сон. И если останусь жив, Магда…»

Было часов около двенадцати ночи. Поезд в сторону «Аэропорта». Он вырвался из туннеля, прошел под балконом, издал жужжащий звук торможения, остановился, постоял, всасывая редких людей, и тронулся снова. Тогда ты прыгнул. На крышу. Какая-то черная женщина закричала. Вцепившись руками в воздухозаборники и распластавшись, умчался в туннель. В туннеле лязгнули стрелки и яркие лампы осветили тебя мертвым светом. Потом темнота, только слабые отсветы снизу из окон вагона, с неясными тенями прислонившихся к дверям пассажиров. Потолок несся совсем низко (какие-то белые и черные провода), иногда почти касаясь твоей оттопыренной и полусорванной встречным ветром незастегнутой (дурак!) куртки. Глубже, там, между станциями, потолок стал вдруг пикировать на тебя. Ты хотел кричать: "Почему неровно так сделали!" Боялся поднять голову. Вагон дико качало. Ты нащупал ногой забрало воздухозаборника с другой стороны и до боли врезался в него подъемом стопы. Уже на «Аэропорте», когда поезд затормозил и ты отпустил руки чуть раньше, чтобы успеть спрыгнуть и удрать, чуть не скользнул по слежавшейся пыли вперед. Да, крыша поезда оказалась скользкой и грязной.

Эти лучистые прищуренные глаза, степь, хищь степи во взгляде:

– Ты? Откуда? Так поздно. Твоя дрожь.

– Я – Король, Магда.

– Сбежал с овощебазы? Грязный. Пришел наконец.

– Я был у бабушки в больнице.

"Магда, Магда, вот и ты, солнце, моя девочка, моя королева. Только бы ты не заметила моей дрожи, а грязь… Это священная грязь. Не сон. Запахнула халат на груди. Твоя белая-белая кожа. Бессознательно поправляешь волосы. Твои раскосые глаза, случайно скользнувший, как в поле, взгляд, в котором – «да». Не опускай глаза. Господи, почему я дрожу сейчас-то, когда все позади? Смешной, дурацкий, голубой, мохнатый халатик".

– Замерз, что ли? Иди сразу в душ. Ты весь в масле каком-то. Тоже мне, государь.

Опять она так отводит глаза.

Душ. "Почему вы не были с нами там?" Но ты был у бабушки в больнице! Ха-ха! Включить душ. Не важно, куда попадет вода – на плечи, на ноги. Смыть дрожь. Да, наверное, было страшно. А может быть, там, в туннеле, был тоже не ты? Откуда вообще ты знаешь, что ты – это ты? Лицо, лицо, подставить лицо. Вот наконец пустота. Ветер воды. Все дело в лице. Это поверхность мыслей. Душ. Бабочка Магды. Есть ли бабочки в степи? Нагнись – теперь по спине. Солнце Магды. Струи воды с волос головы, словно волосы. Смотреть вниз, вдоль, – водяное продолжение, стеклянная мочалка. Туннель позади. Ты в ванне у Магды. Не наполнять водой. Имаго женщины. Брызги. Дискретное (тик-так) смещение волосиков на твоей глянцевой голени. Словно покрытая лаком слоновая кость. Тик-так. Твое тело здесь. Не обезображенный, сбитый потолком, дымящийся тюк мяса на безразличных рельсах в пустом погромыхивающем вдаль красными уносящимися огоньками туннеле. Не. Лицо, снова подставить лицо. Король. А это твой фалл. Король. Да– и победа, и женщина. Тебя хватит на все. Ты же Король. Магда читала тебе когда-то вслух, кажется, из Розанова, что фалл – это и есть лицо. Она смеялась, когда читала это тебе, она над тобой издевалась, над твоей нерешительностью. Да кто кого, черт возьми, соблазнял тогда? А теперь ты – на корточки и смотришь в потоках блестящей воды на свои мудрые, священные, розановские яички. Как они касаются твоих пяток. А вдруг не получится? Нет, и с Магдой будет все хорошо. Очень хорошо. А жука-наездника мы достанем, немножко еще, чуть-чуть, побудем не собой и достанем. Вырвем ему яйцеклад… Устал. Шампанского бы".

Продолжить чтение
Еще от автора Андрей Станиславович Бычков
Голова Брана

«Он зашел в Мак’Доналдс и взял себе гамбургер, испытывая странное наслаждение от того, какое здесь все бездарное, серое и грязное только слегка. Он вдруг представил себя котом, обычным котом, который жил и будет жить здесь годами, иногда находя по углам или слизывая с пола раздавленные остатки еды.».

Тапирчик

«А те-то были не дураки и знали, что если расскажут, как они летают, то им крышка. Потому как никто никому никогда не должен рассказывать своих снов. И они, хоть и пьяны были в дым, эти профессора, а все равно защита у них работала. А иначе как они могли бы стать профессорами-то без защиты?».

Твое лекарство

«Признаться, меня давно мучили все эти тайные вопросы жизни души, что для делового человека, наверное, покажется достаточно смешно и нелепо. Запутываясь, однако, все более и более и в своей судьбе, я стал раздумывать об этом все чаще.».

Вот мы и встретились

«Знаешь, в чем-то я подобна тебе. Так же, как и ты, я держу руки и ноги, когда сижу. Так же, как и ты, дышу. Так же, как и ты, я усмехаюсь, когда мне подают какой-то странный знак или начинают впаривать...».

Мат и интеллигенция

«– Плохой ты интеллигент, посредственный, если даже матом не можешь.».

Ночная радуга

«Легкая, я научу тебя любить ветер, а сама исчезну как дым. Ты дашь мне деньги, а я их потрачу, а ты дашь еще. А я все буду курить и болтать ногой – кач, кач… Слушай, вот однажды был ветер, и он разносил семена желаний…».

Рекомендуем почитать
Пьесы

Все шесть пьес книги задуманы как феерии и фантазии. Действие пьес происходит в наши дни. Одноактные пьесы предлагаются для антрепризы.

Полное лукошко звезд

Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.

Опекун

Дядя, после смерти матери забравший маленькую племянницу к себе, или родной отец, бросивший семью несколько лет назад. С кем захочет остаться ребенок? Трагическая история детской любви.

Бетонная серьга

Рассказы, написанные за последние 18 лет, об архитектурной, околоархитектурной и просто жизни. Иллюстрации были сделаны без отрыва от учебного процесса, то есть на лекциях.

Искушение Флориана

Что делать монаху, когда он вдруг осознал, что Бог Христа не мог создать весь ужас земного падшего мира вокруг? Что делать смертельно больной женщине, когда она вдруг обнаружила, что муж врал и изменял ей всю жизнь? Что делать журналистке заблокированного генпрокуратурой оппозиционного сайта, когда ей нужна срочная исповедь, а священники вокруг одержимы крымнашем? Книга о людях, которые ищут Бога.

Ещё поживём

Книга Андрея Наугольного включает в себя прозу, стихи, эссе — как опубликованные при жизни автора, так и неизданные. Не претендуя на полноту охвата творческого наследия автора, книга, тем не менее, позволяет в полной мере оценить силу дарования поэта, прозаика, мыслителя, критика, нашего друга и собеседника — Андрея Наугольного. Книга издана при поддержке ВО Союза российских писателей. Благодарим за помощь А. Дудкина, Н. Писарчик, Г. Щекину. В книге использованы фото из архива Л. Новолодской.

Имя

«Музыка была классическая, добросовестная, чистая, слегка грустная, но чистая, классическая. Он попытался вспомнить имя композитора и не смог, это было и мучительно, и сладостно одновременно, словно с усилием, которому он подвергал свою память, музыка проникала еще и еще, на глубину, к тому затрудненному наслаждению, которое, может быть, в силу своей затрудненности только и является истинным. Но не смог.».

Б.О.Г.

«Так он и лежал в одном ботинке на кровати, так он и кричал: „Не хочу больше здесь жить! Лежать не хочу, стоять, сидеть! Есть не хочу! Работать-то уж и тем более! В гости не хочу ходить! Надоело все, оскомину набило! Одно и то же, одно и то же…“ А ему надо было всего-то навсего надеть второй носок и поверх свой старый ботинок и отправиться в гости к Пуринштейну, чтобы продолжить разговор о структуре, о том, как вставляться в структуру, как находить в ней пустые места и незаметно прорастать оттуда кристаллами, транслирующими порядок своей и только своей индивидуальности.».

П-ц постмодернизму

«...и стал подклеивать другой, что-то там про байдарку, но все вместе, подставленное одно к другому, получалось довольно нелепо, если не сказать – дико, разные ритмы, разные скорости и краски, второй образ более дробный, узкий и выплывающий, а первый – про женщину – статичный, объемный, и на фоне второго, несмотря на свою стереоскопичность, все же слишком громоздкий.».

Черный доктор

«Он взял кольцо, и с изнанки золото было нежное, потрогать языком и усмехнуться, несвобода должна быть золотой. Узкое холодное поперек языка… Кольцо купили в салоне. Новобрачный Алексей, новобрачная Анастасия. Фата, фата, фата, фата моргана, фиолетовая, газовая.».