Felis №002: Лики Войны - [17]
Тихо и уютно было в ласковой этой кухоньке. И пахло топлёным молоком. Так спокойно. Так защищённо.
Бабушка сидела прямая и неподвижная, глядя в одну точку где-то в бесконечности, скрытой кухонной стеной кремового кафеля – и лицо её было бледным и строгим, как у мадонны со средневековой фрески.
Заговорила бабушка сама. Помолчала, помолчала – а потом спокойно заговорила. Может, даже слишком спокойно. Спокойнее, чем всегда. Зайка это поняла и вопросов задавать не стала. Сидела и слушала.
– Им, молодым, обученным, «соколам», как звали тогда пилотов – сразу приказ был – в воздух. Они все и взлетели. Все шестеро. И никто не вернулся.
Заметив, что бабушка, того гляди, вновь умолкнет, Зайка осмелилась шепнуть:
– Сбили?
– Нет, Заинька, – растерянно объяснила бабушка, – никто их не сбил. Они и не долетели до цели-то, как в воздухе все повзрывались. Так толком и не выяснено, что это было. Тогда говорили, вредительство. Вроде, на своих бомбах взорвались. А позже стали объяснять это какой-то негодной американской взрывчаткой, что нам оттуда поставляли перед войной. И вообще – выяснять это опасно было. Да и зачем? Человека-то не вернёшь.
Бабушка задумчиво покивала головой:
– Ничего они не успели, ребятки. Ничего! А уж как летали! Какие уже были мастера! Много всякой дряни водится. Её, дряни-то, во все времена хватало… Вот этот, – неожиданно отвлеклась бабушка и указала на неприметное лицо где-то в гуще ребят, – знаешь, как погиб?
Зайка не знала.
– Тоже ведь не за что. В казарме часовым стоял. В помещении, в коридоре. А там – газа утечка, незаметно так, не поймёшь сразу – ну, его и сморило. А тут проверка идёт. Глядь – он лежит. А ведь люди как? сразу дурное в голову! Лежит – значит спит! Заснул на посту! Трибунал! Да какой трибунал?! Тут же вывели и расстреляли. Он и очнуться толком не успел. Командир его, лично. А уж погодя выяснили, про газ-то. Так ведь война. Виноватых нет. А человека не вернёшь. Он тихий всегда такой был. Самый маленький среди ребят. Один сын у матери. Та его без отца воспитывала.
Бабушка доверительно наклонилась к внучке, заглянула в глаза:
– Заинька, я ведь тебе всё как взрослой рассказываю, тебе, считай, шестнадцать, ты уж понимай всё, как есть, а то и не успею, поди.
– Да успеешь ты, бабушка! Что за речи?! – рассердилась Зайка. – Что ты всё про это?! Ты ещё молодая!
Бабушка засмеялась. Добавила шутливо:
– А хоть и молодая! А могу не успеть! Потому и рассказываю – раз случай нам вышел.
– Ты мне ещё про Наденьку не рассказала, – спохватилась Зайка, – и про других мальчишек. Может, ещё кто погиб?
– Может, ещё, – горько согласилась бабушка, – проще сказать, кто жив остался.
Зайка подняла на бабушку настороженные глаза. Сдавленно спросила:
– А кто жив остался?
– А вот эти ребята, – охотно указала бабушка три лица на фотографии, – один, вот этот, Стёпка Малахов, по сей день жив, к Шурочке на нашу встречу приходил, тряхнул стариной, грудь в орденах. Вот он только и остался, а эти двое… вот, Сеня Снеговой и Вася Трофимов… те не зажились. Война – она и потом людей подбирает. Пусть и вернулись – а от неё не ушли.
– Трое?– поразилась Зайка, – из всего вашего класса – только трое?
– Трое, – грустно кивнула бабушка, – вон, сочти, сколько их было-то. А вернулись – трое. Кто где. Кто как.
Зайка насчитала восемнадцать будущих бойцов. Взгляд её скользнул по одному, в верхнем ряду, который обращал на себя внимание тонкими благородными чертами лица, изящным изгибом бровей. Красивое лицо, что говорить. Зайка коснулась его пальцем:
– А этот как?
– Толя Клеванов. Интеллектуал был. И рыцарь, каких поискать. Так уж его дома воспитали. Никогда не сядет, если девочка стоит. И вперёд пропустит, и сумку поднесёт. Самое тяжёлое на себя возьмёт – но чтоб девочку освободить. Другие ребята и не заметят – а этот не мог. Мы с ним в младших классах в библиотеку вместе ходили. Он ещё до школы свободно читал – и увлекался. И я с ним, за компанию. Мы в одном доме жили, ну, и где-то дружба была, на литературном поприще. Уж такой был начитанный, такой всё знающий, обо всём умеющий судить. Может, учёным был бы. Такой умница! А пропал по-глупому. В штрафной угодил.
– А за что? – удивилась Зайка. Бабушка вздохнула:
– Говорю же – по-глупому. Ну, что тебе сказать? Ноябрь… семнадцатое… страшный был день! Немцы на Москву прут, уже в Крюково. Кто мог – из Москвы бегут, а на защиту всё ребят посылают. Ну, и Толик как раз попал. Вот проходит их часть прямо по переулку, где наш дом стоял, и останавливается точно против парадного. Ну, что тут скажешь? Бывает же так! Вот – пока передышка – Толик и отпросился у командира – к матери забежать. А тот вроде бы слышал и добро дал… а вроде и не слышал. Во всяком случае, потом от слов своих отказался. Ну и получилось – самовольно покинул строй. Дезертир, стало быть. Умный-то – умный, а практической сметки нет. Вернулся – тут же под арест угодил. Ну, и в штрафной. А в штрафном – там что ж? В первом же бою…
– Что ж это так, бабуль, – озабоченно нахмурилась Зайка, – кого ни помяни – с каждым чего-то не то не по-людски. Ну, а другие… с ними-то как?
Первая книга серии "Срез тысячелетий" является сборником лучших мистических новелл на тему городских легенд по итогам одноименных литературных конкурсов "Хранителя Идей" в 2009 и 2011 годах.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.