Felis №002: Лики Войны - [15]
Зайка раскрыла рот и как-то очень внезапно спросила:
– Бабуль! А ты сейчас видишься с кем из них?
Бабушка задумчиво кивнула:
– Что ж? Виделись. Вот – не так давно… в гости-то я ходила, к Шуре Трошевой. Она всех собирала.
Да. Зайка вспомнила. Было такое. Что-то сказала бабушка, куда-то собираясь, с особым каким-то настроением и блеском в глазах. И платье выходное надела. И духами своими солидными побрызгалась – только Зайка в мечтательную и вечно занятую голову это не приняла, от ушей оттолкнула.
– Вот она, Шурочка-то! – бабушка залюбовалась на одно из лиц среди прочих.
– Вы дружили? – поинтересовалась Зайка. Бабушка задумчиво отвела взгляд:
– Как тебе сказать? мы, в общем, все дружили… весь класс. Такое время, такое воспитание. С кем-то меньше, с кем-то больше – но все были едины. Все товарищи. Как одно целое. Так себя ощущали. Может, где в других местах и были какие разлады – а нам повезло. Все славные попались. Тем – друг другу дороже. А с годами-то – ещё! Мало нас уже.
Зайка кивнула, понимающе опустив глаза.
– Вооот! Вот Шурочка – вишь, какая была, – с улыбкой глянув на фотографию, бабушка коснулась пальцем глянцевой бумаги в самой середине. Зайка, с любопытством наклонившись, разглядела юное круглое лицо. Спокойные глаза, и во взгляде безмятежная доверчивость. Смазанные полудетские черты. Ничего примечательного. Обычная девочка. Суховатый бабушкин палец переместился вправо, пропустив двух школьниц, и остановился на светловолосой стриженой девочке с очень милым выражением лица:
– А больше всех дружила я вот с ней… с Наденькой. Только не пережила она войны.
Последнее бабушка обронила нехотя, словно обмолвилась. Зайка смотрела на незнакомую девочку, свою ровесницу, которую разделяло с ней более полувека. Как будто ничего с тех пор не изменилось. И к ней, к этой девочке, можно подойти, познакомиться, подружиться. Ну, конечно, они бы дружили! Зайка это сразу почувствовала. У неё, у Наденьки, такое лицо хорошее! Открытое, доброе. Наденька… Наденька… Что-то такое Зайка слышала. Всплыло в памяти. Те взрослые разговоры, к которым в детстве почти не прислушиваешься.
Зайка осторожно подтолкнула примолкшую бабушку:
– А что с ней… с Наденькой… случилось?
– Погибла, – просто и скупо сказала бабушка. Зайка, ожидавшая подробностей, заглянула бабушке в глаза:
– Она – что? – на фронт попала?
– Нет, – вздохнула бабушка и оторвала взгляд, – на фронт не попала. Хоть и просилась. Из нас, из девчонок – никто на фронт не попал. Так и прождали всю войну.
– То есть – как прождали?!
– А так. Как началось… Знаешь, как началось? Длиннющая коммуналка была. А я как раз накануне последний экзамен сдала – ну, и решила поспать в воскресенье подольше. И вдруг просыпаюсь. Топот. Как будто много-много ног разом бегут. И крики. Как гул стоит. Кричат! Кричат! А ничего не разберёшь. Кто во что горазд, вразнобой – и при этом все разом. Отовсюду кричат. Из коридора нашего общего кричат. Из окна, слышно, кричат. Вопят, плачут! И – понимаешь, что ужасное что-то случилось – а что – не понимаешь. И страшно – но ещё надежда есть… Вдруг не то…? Мимо… Не она…
– Война?
– Война.
Зайка озадачено глянула на бабушку:
– А что? Значит, догадывались, что она может быть?
– Ух, милая! – махнула рукой бабушка, – да её ждали, о ней говорили, к ней готовились! Все знали, что рано-поздно будем воевать. Другое дело – как… что она будет за война. Этого никто и представить не мог. А что будет-то – это уж ясно, неотвратимо было. Вот о смерти знает человек – а ничего! Живёт себе, не тужит. Будет – и будет. А пока её нет – живи да радуйся! Вот она уже тут, стоит у порога – а ты всё не веришь, что пришла. Так и не верилось! И уж объявили…, а в полдень объявили… а всё не верилось. Всё надеялось: недоразумение. И о провокациях предупреждали. И Сталин уладит. Не допустит. Отец родной. Как дети, право! Мы ж его всемогущим почитали. Верили, что уж он-то, мудростью своею – лучшим образом всё разрешит. А это так… прочь отойдёт… само как-то кончится! Долго верили!
– Сколько?
– День… другой. Может, неделю.
– Это – долго?!
– Когда война – долго. А потом – уж поняли: не кончится это так же внезапно, как началось. Нет! А придётся пережить всё… Да…, – бабушка протянула это «да» и опять задумалась.
Зайка тактично выждала паузу и напомнила:
– А дальше?
– Дальше? – встрепенулась бабушка, – дальше – что ж? Дальше – мы все, девчонки, заявление подали, с просьбой, на фронт. И на курсы медсестёр поступили как одна.
Зайка когда-то краем уха слышала, что бабушка медсестрой была и в госпитале дежурила. Несколько удивлялась, что ни одной фотографии в семье об этом бабушкином периоде жизни не сохранилось. А ведь какой значительный период! Война! Госпиталь! И тут, совершенно неожиданно для себя, Зайка вдруг спросила:
– Бабуль, а вот помнишь – про Мересьева ты книжку вслух читала, когда я свитер вязала. «Повесть о настоящем человеке». Там он Барыню плясал… а в госпитале полковник был такой волевой… умер потом… который одну медсестру советским ангелом называл… они друг друга полюбили. А вот – когда ты дежурила в госпитале – там, наверно, ухаживали за тобой? Ты на фотографиях молодая – такая красивая!
Первая книга серии "Срез тысячелетий" является сборником лучших мистических новелл на тему городских легенд по итогам одноименных литературных конкурсов "Хранителя Идей" в 2009 и 2011 годах.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.