Felis №002: Лики Войны - [14]

– Бабуль… а ведь у нас теперь уже такого не будет…

Бабушка обронила примирительно, по-будничному:

– Ну, что ж, не будет. Другой заведём.

– Другой – не тот, – загрустила Зайка.

– Не тот, – согласилась бабушка, – но ничего не поделаешь: жизнь не остановишь.

Зайка осторожно приклеила классную фотографию. Полюбовалась на труды. Потом поморщилась:

– Фууу! И эти жеребята будут зубы скалить в прадедушкином альбоме?!

Бабушка невозмутимо сказала:

– А где ж им ещё зубы скалить? Что ж делать, раз такие зубастые? Какие есть! Слава Богу, что зубастые! После войны вон – глянешь: молодой, а без зубов! А то и без рук. А то и без ног.

Зайка затосковала:

– Что ты, бабушка, всё «война! война!»? Как это всё же ужасно…

– А то не ужасно! – откликнулась бабушка, – такую страсть пережили! Не чаяли, что живы будем. Всего хлебнули. Хлебушка только не было. А прочего – со всей щедростью! И зажигалки тушили, и окопы рыли, и лес валили. Молодые девчонки. Ребят – их всех забрали.

– Хорошие ребята? – с сочувствием полюбопытствовала Зая. Бабушка задумчиво отвела взгляд. Помолчала, пожевала губами. Потом, замедленно наклонила голову; чуть подождав, кивнула:

– Что ж? Хорошие.

И ещё повременив, добавила со вздохом:

– Сейчас-то вижу… издалека. Понимаю… хорошие были. Тогда – всякие казались! А – всех жалко!

И тут оживилась:

– Да ты разве не видела? Фотографии-то те? Класс наш заснят.

Зайка заколебалась. Вроде, видела. Мельком. Особо не вдаваясь. Мало ли снимков? Да если на каждом по сорок человек – никого и не запомнишь. Да и ни к чему было – рассматривать-то!

– Ну, как же! – заволновалась бабушка, – давай взглянем! Посмотрим на них. Да и вспомним, – приостановившись, уточнила печально, – помянем.

Зайка, уже деловито перелистнувшая альбом к началу, удивлённо подняла голову:

– Помянем? Погибших?

– Погибших, – не глядя на внучку, суховато согласилась бабушка и крепко сжала губы. Зайка растеряно обернулась к бабушке, но та уже подтянула к себе картонную махину и энергично перевертывала твёрдые страницы. Перед Зайкой мелькали сотни лиц – как рябь на воде. Все странным образом похожие, как будто время причесало и пригладило всех на один манер, на один пробор, на одно лицо. А может, всё дело в фотографе, который снимал всех одним объективом. А может – в эмульсии негатива, обладающей однообразными изобразительными средствами. Причин много, все они неведомы – да и не так это важно. Важно – что всё это… все эти люди, молодые и немолодые – в прошлом! Их нет – таких, как на фотографии. Либо – уже нет совсем. Либо – они давно изменились, постарели и вообще… прожили долгую жизнь со множеством событий, переживаний, ударов или подарков судьбы – и от теперешней, Зайкиной жизни отделяет их такой мощный пласт времени, какой не сравнится ни с крепостной стеной, ни с гранитной скалой, ни с корой земною базальтовой – потому что, и кору, и скалу, и стену – при большом желании и напряжённых усилиях – преодолеть можно, а вот время… время воле человеческой неподвластно. И остаётся человеку от времени – только память. Которая – в переводе из понятия абстрактного на язык человеческого восприятия может воплощаться – вот… в фотографиях, например.

С фотографии, с открытой бабушкой страницы – на Зайку глянул вдруг – как одно живое существо – коллектив. Так обычно называлось множество мальчиков и девочек, связанных общими интересами и родом занятий. Коллектив этот на первый взгляд показался застывшим и чопорным. Не было привычной разболтанности, живости поз. Чёрно-белые девочки и мальчики уставились в объектив скромным и простодушным взглядом, статичные, неподвижные, сдержанные.

А потом вдруг проступило в них… Зайка при долгом и внимательном рассмотрении – разглядела! И поняла!

То ли в глазах что-то, то ли в неуловимых каких линиях фигур – а было это! То, что подсказало ей – что эти подростки – такие же, как и на её сегодняшней фотографии. И почти не отличаются. И никакие они не строгие и не безжизненные, а очень даже озорные, и весёлые, и незащищённые, и робеющие перед завтрашним днём, а потому неумело бодрящиеся, отчего и в дерзость впадающие, и в заносчивость. Всё это есть. Только, может быть, временем припорошённое, да торжественностью момента приглаженное.

Зайка быстро пробежалась по трём рядам лиц и поочерёдно, цепко вгляделась в каждое. Ну, конечно! Вот бабушка! Уж её-то она всегда узнает! Бабушка-девочка. Как странно… Вот совсем другой человек, уж так изменился, из худенького, как на фото, стал полным, из юного – старым. Кукольно-гладкое лицо превратилось в дряблое, обвисшее, морщинистое. Пышная тёмно-русая волна озорной коротенькой стрижечки обернулась редкими, забранными в пучок совершенно белыми волосами. Ничто, ни одна деталь не совпадает у той девочки на снимке и у Зайкиной бабушки. А не узнать – нельзя! Есть, сохраняется на всю жизнь то неуловимое, те черты – которые Зайка улавливает внимательным и верным своим взором. Лепку небольшого аккуратного носа. Разрез широких светлых глаз, выгиб век, взлёт бровей. Гибкую линию округлого рта с одновременно, то ли доверчивой, то ли обиженной нижней губой. Вот она, какая была – бабушка! И, наверно, было ей свойственно то, что и теперешним девочкам. И озорство, и легкомыслие, и беспечность. Ах, боже мой! И в неё влюблялись! Вот эти мальчики, которые здесь на фото! Не такие уж они строго-аккуратные. Если приглядишься – и взгляд весёлый, и браво голова вскинута, и рука у товарища на плече. Кто же, интересно… кто из этих мальчиков был влюблён в бабушку? Этот? Этот? А она… Она сама – может, и она влюблена была?