Феликс - [10]

В несколько приёмов я вспомнил наш приезд к Бьорку – тому самому бородатому верзиле, который в первый мой день работы в редакции заглядывал в нашу дверь и размахивал ножом. Вспомнилось, что мы сошлись на рок-н-ролле, что попугая Бьорка зовут Деградация, а огромного доброго плешивого чёрного терьера, весьма напоминающего хозяина, – Оззик. Как зовут жену Бьорка, мне вспомнить не удалось, осталось одно впечатление неприветливости. Последнее моё воспоминание относилось к походу за бутылкой – третьей по счёту.

Автобус был набит битком, но мы с Феликсом почему-то сидели под нависающей молоденькой блондинкой с короткой стрижкой, в пышных рыжеватых мехах почти до пола.

– Девушка, а девушка, – галдел снизу Феликс, – а вы знаете, кто такой оптимист?

Нависающие, давящиеся старухи и домашние женщины оценивали происходящее с кислых позиций морального превосходства и пожевывали губами от брезгливости и нетерпения. Они ждали от девушки отпора, возмущения, строгости. Но девушка елейно отвечала:

– Кто?

– Это человек, который сидит в переполненном автобусе и пытается познакомиться с блондинкой. Как вас зовут?

Девушка отвечала: Настя, или Катя, или Дина. После этого ответа в моей очумелой голове не оставалось и тени сомнения, что она наша.

Феликс продолжал:

– Маша (или Оля, или Света), а из меха какого животного сделана ваша роскошная шуба?

Девушка оглянулась на враждебно внимательных пассажирок и заговорщицки пониженным голосом сообщила:

– Собачка!

– И не одна! – печально отозвался Феликс. Действительно, вся шуба была составлена из небольших прямоугольных кусочков не совсем одинаковых оттенков.

О глубине моего беспамятства говорила уверенность: силуэт в моих ногах и есть та самая блондинка, которая ещё не разделась или уже оделась. Блондинка между тем обернулась Феликсом и молвила человеческим голосом:

– Ну что, поехали?

Вопрос о цели поездки был не только праздным, но и нелепым. Надо было срочно добраться до редакции, проникнуть в здание и извлечь из него портфель с оставшейся водкой и деньгами. Это было почти невыполнимо, но ничего другого нам не оставалось. Мы сами сожгли мосты и продырявили шлюпки.

На улице стоял самый мёртвый час зимних суток. Ночная жизнь успела угомониться, утренняя ещё не началась. Редкие машины проскакивали мимо двух подозрительных типов, выползших невесть из какого вертепа. Из всех видов транспорта нам удалось завладеть наиболее тихоходным: огромным оранжевым трактором с трубой и колесами в человеческий рост. Двигалось это сооружение также со скоростью усталого человека – километра четыре в час. Кое-как втиснувшись вдвоём в кабинку трактора, мы повели себя не как благодарные попутчики, но как вероломные пираты, выловленные в открытом море доверчивым купцом. Феликс начал вертеть в руках выкидной нож, сыпать блатными словечками и угрожающими намеками, я подыгрывал в том же стиле. Тракторист томился и мечтал уже не об оплате, а об окончании беспокойной поездки.

Спрыгивая с трактора, Феликс велел водителю ни в коем случае не глушить мотор и ждать нашего скорого возвращения из редакции, словно мы шли брать кассу. Как ни странно, тракторист подчинился. Всё-таки страсть к наживе переселила в нём робость.

Главная трудность возникла при входе. Мы не могли достучаться до спящей сторожихи, потом не могли убедить её нас впустить. Феликс показывал ей сквозь стеклянную дверь своё удостоверение, прилагал паспорт, умолял, угрожал, материл, заигрывал, смешил, ставал на колени… Сторожиха то уходила спать, то возвращалась, то грозила милицией, то хихикала, то бранилась, то сочувствовала, но не открывала. Кажется, Феликс перебрал все мыслимые способы убеждения.

На его месте любой нормальный человек давно махнул бы рукой и пошёл спать. Но у Феликса в подобных случаях открывались сверхъестественные способности. При посредстве каких-то мнимых знакомых, каких-то вымышленных адресов и фальшивых воспоминаний он убедил сторожиху, что является чуть ли не её троюродным племянником.

Я, во всяком случае, ему поверил.

Сторожиха привела из соседнего корпуса типографии своего коллегу-сторожа с небольшой, но брехливой пёстрой шавкой – в качестве эскорта или понятых, – и все мы сообща ринулись в здание.

Попутно мнительная шавка слегка цапнула Феликса за икру.

Мы мгновенно изъяли из тринадцатой комнаты драгоценный портфель и, казалось бы, должны были раствориться в ночи как два призрака. Но

Феликс приступил к муторным, бесконечным поискам марганцовки, чтобы прижечь укус. Мы обшарили все кабинеты, все каптерки и аптечки огромного корпуса, и ничего не находили. Сторожиха предлагала

"племяннику" йод, зеленку, даже спирт, но Феликс упрямился, превращаясь из предупредительного пай-мальчика в нудного сквалыгу.

Только марганцовка, иначе он отрежет собаке голову и отвезет её в пастеровский пункт на экспертизу. Он даже сам вызовёт отряд ОМОН и бригаду "скорой помощи", если флакончик марганца не будет ему предоставлен немедленно.

Марганцовку нашли в аптечном пункте типографии. Мы взобрались на трактор, разбудили водителя, объяснили, где он, и по-черепашьи рванули на другой конец города, к цыганам. До меня дошло, что марганцовка нужна для приготовления джэффа.