Фельдегеря генералиссимуса - [87]

И задушила бы непременно, если бы не Пульхерия Васильевна.

Узнав от своих дворовых о нашем Александре Васильевиче, она поспешила к баньке — и успела вовремя.

— Матрена! — крикнула она строго своей ключнице. — Что здесь происходит?

— Ничего, — ответила та и выпустила из своих рук горло бедного доктора. Он уже задыхаться стал, язык свой до самого подбородка высунул.

— Сударыня, — прохрипел лейб-медик, отдышавшись, — прикажите своей холопке пустить меня к больному!

— Матрена! — строго посмотрела на нее Пульхерия Васильевна.

— Не велено, — упрямо ответила Матрена.

— Кем не велено? — разом спросили они ее.

— Александром Васильевичем не велено, — твердо ответила Матрена — и не пустила в баню ни свою барыню, ни немецкого доктора.

— Он вокруг этой бани две недели кружил, в окно все заглядывал. Да что в это окно увидишь? — опять растекся в своих мыслях и в улыбке Павел Петрович. — Воинскую команду даже вызвал. Нет, до штурма дело не дошло. Александр Васильевич к ним сам вышел и скомандовал: «Кругом! Шагом марш!» Солдатики троекратное «ура» генералиссимусу прокричали — и чуть морду лейб-медику не набили. Матрена разъяснила нашим солдатикам, почему она доктора этого немецкого к «генералу» нашему не допускает. «С понятием баба, — одобрили ее наши солдатики. — Хотя в званиях воинских ничего не смыслит. Какой он генерал? — спросили ее усмешливо. — Он же всем генералам генерал — генералиссимус!»

Через две недели вышел из бани Александр Васильевич… здоровый и помолодевший!

И тотчас засобирался в Санкт-Петербург.

Пульхерия Васильевна с Матреной стали его уговаривать задержаться хотя бы на денек, погостить у них, отдохнуть от болезни.

— Нет, — решительно ответил он, — не могу. — И продолжил учтиво: — Извините меня, милые дамы, но дела меня требуют ехать немедленно. Да и император, поди, заждался!

— Как же, — в очередной раз захохотал премерзко Павел Петрович, — заждался он его, триумфатора?! Император такой «триумф» ему устроил, что генералиссимус пожалел, что не умер в бане этой б… — грязно выругался Чичиков и продолжил свой роман.

— Конечно, конечно, — серебряно засмеялась Пульхерия Васильевна и захлопала коровьими своими ресницами, — вы великий человек, а мы женщины слабые, бедные, сирые.

— Ну-ну, — смахнул слезинку с ее щеки Александр Васильевич и ущипнул по-отечески, — будет плакать. А с баней этой, — вдруг решительно и строго заявил он, — и с этими девками голыми!..

— Так если б не наши девки, — не дала ему договорить Матрена, — вы бы мимо нас на тот свет прямиком проехали! — И все трое весело захохотали.

— Первый раз в своей жизни я баталию проиграл, — сказал он своему кучеру, садясь в карету. — Полную викторию они надо мной одержали!

Нечего и говорить, что после его отъезда, в баньку эту народ валом повалил. Ведь в ней сам Суворов побывал — две недели его там девки ублажали!

— Вот какой народец у нас. Вечно несусветное и непотребное выдумает: Суворов две недели с девками без перерыва в баньке ублажался! Тьфу. Впрочем, — усмехнулся Павел Петрович, — Александр Васильевич тот петушок еще был. Может, и потоптал он там кого напоследок, когда его Матрена отварами своими, снадобьями да шептаниями вылечила.

Я посмотрел в его наглую поросячью харю (других крепких слов, да простит меня читатель, я не могу употребить, а следовало бы!) — и мне неистребимо захотелось выпить (прав оказался Михеич, что непременно запью).

— Слушай, ты, — сказал привидению грубо, — кончай свой базар.

— Что, — догадливо улыбнулся Чичиков, — выпить хотите? Так пейте. Я не препятствую. С дороги как не выпить?! Извините, не могу составить вам компанию. — Он встал из-за стола. — Не прощаюсь. Завтра продолжим наш роман. — И он растворился в воздухе!

Глава вторая

— Васька Бутурлин вам случайно не родственник? — с такими словами вошел на следующее утро ко мне в кабинет, вернее — соткался из моего сигаретного дыма Павел Петрович.

— Нет! А что? — хмуро ответил я. Действительно, этой ночью позволил, так сказать, себе лишнего.

— Да уж больно его похмельная рожа на вашу похожа! — расхохоталось привидение. — Впрочем, — тут же заговорило торопливо, — все мы с похмелья на одно лицо. А вы, вижу, крепко «осмыслили» то, что я вам вчера надиктовал. Одни пили или с Михеичем?

— А вам какое дело… с кем я пил?

— Собственно говоря, никакого дела мне до этого нет. Просто любопытно, с кем вы время тут без меня проводите? Из наших никто к вам не заходил?

– Из ваших — нет, не заходил!

— Значит, — не сразу заговорил Павел Петрович (по кабинету прошелся, под стол даже заглянул), — кто-то все-таки этой ночью вас навестил. И что же обо мне вам они рассказали? Хотя, — взмахнул он капризно своей рукой, — что они про меня могут рассказать? Пустое! — И спросил: — Так продолжим наш роман или нет?

— Продолжим! — ответил я.

— Так записывайте, голубчик, эпиграф к этой главе! — весело прокричал Павел Петрович. — Записывайте скорей.

— Какой эпиграф?

— А вот этот наш разговор и запишите в качестве эпиграфа! И не забудьте мое авторство указать.

«На-ка… выкуси, — подумал я, — Еще чего, ставить эпиграфом твою птичью фамилию! Чирикай дальше, а я, конечно, запишу твое чириканье, а уж потом сам решу, где правду ты говоришь, а где, сами понимаете, что!»