Фельдегеря генералиссимуса - [26]

Видно, у этого механизма еще какой-то был секрет: не перед всеми двери без разбору открывать.

Наверное, был.

По крайней мере, часовые возле двери как стояли истуканами, так истуканами и продолжали стоять. Ни на мгновение не усомнились в крепости двери и умности механизма: и без них, часовых, неприятельского лазутчика не пропустят и не выпустят!

Не сомневался и старый князь (ему ли сомневаться!) — и уже не смотрел на Бутурлина. Подождал, когда Бутурлин нахохочется, и сказал управляющему:

— А вы свободны!

— В каком смысле свободен, ваша светлость? — спросил управляющий и улыбнулся, словно старый князь пригласил его поиграть в слова, и он не прочь, но прежде надо бы договориться, как понимать то или иное слово — ведь у некоторых столько смыслов, что все и не упомнишь. А взгляд его от взгляда княжеского ртутью юркнул под стол, и сам он был готов за взглядом туда же ртутью по стулу соскользнуть — и по паркету прямо к ногам княжеским ртутным шариком подкатиться.

— В трибунальном, — ответил старый князь — и поверг в восковое изумление управляющего.

Превратил все-таки и его, ртуть бездушную, в восковую фигуру.

В таком, трибунальном, смысле слово «свободен» он еще не знал.

— Христофор Карлович, примите у него отчет дел его и воздайте по заслугам… Ступай вон! — это крикнул он уже управляющему, и тот встал из-за стола, прошел мимо Бутурлина.

Двери перед ним распахнулись!

Глава семнадцатая

И не успели двери за управляющим сомкнуться, как возле Бутурлина возник сказочно Христофор Карлович.

Будто возле него всегда находился, но до поры до времени глаза его от себе отводил — как они, сказочники, это умеют, — а вот захотел ты меня о чем-то спросить — и вот он я — спрашивай.

И Бутурлин, разумеется, спросил. Как не спросить, раз кругом такие чудеса сказочные!

Что спросил, вы узнаете в следующей главе. И в той же главе открою я вам глаза, как это принято говорить, на Бутурлина, заодно и на Жаннет. А то вон она как со старым князем любезничает — обвораживает!

Глава восемнадцатая

Разобрал головоломку –

Не могу ее сложить.

Подскажи хоть ты потомку,

Как на свете надо жить…

Арсений Тарковский

Им нельзя без умолчаний

Век свой до конца прожить,

Ну а нам без примечаний,

Чтобы век их тот сложить!

И тем не менее — без примечаний будет эта глава. И в дальнейшем я попробую без них обойтись. Сам не люблю их. С ритма чтения сбивают — и с толку.

Честно скажу, что последнее свойство примечаний беспощадно использовал, но не с целью читателя в мистификацию историческую ввергнуть (читателя нашего никуда теперь не ввергнешь! — да и сотовый телефон всегда под рукой (как раньше энциклопедия) — враз можно исторические справки навести), — а жанр у моего романа просто такой (детективный) — и прежде чем что-то распутывать, надо напутать, и чем больше путаницы — тем лучше.

Но время теперь пришло распутывать, так что без примечаний и умолчаний!

Но вот ведь какой парадокс. Эта глава у меня сама по себе — одним большим примечанием к предыдущим главам и будет.

Итак!

Между Торжком и Выдропужском в декабре 1804 года бесследно пропало двадцать пять русских фельдъегерей — факт невероятный в истории России — и невозможный.

А вот все-таки пропали.

Нашлись злодеи, и злодеи опытные и бесстрашные, потому как чтобы на главном тракте государства напасть на вооруженных до зубов людей военных, опытных и проверенных (другим и не поручали возить государственные бумаги чрезвычайной важности и секретности), — это какое же надо было бесстрашие и опытность иметь? Ведь только от одного звука державного их колокольчика, фельдъегерского, у обычных наших дорожных разбойников, грабивших обычных наших путешественников, стыла кровь — и они врассыпную деру давали.

За этими опытными и бесстрашными злодеями стояли другие злодеи, еще более опытные (бесстрашие этим злодеям пока воздержимся приписать).

На след одного из этих злодеев (Человека в черном) Порфирий Петрович Тушин, не без помощи, конечно, Селифана — кучера своего, напал. А на следующий день на него самого напали!

Слава Богу, ушел.

Опыт помог — не дрогнула рука, артиллерийская точность не подвела, лошадки не выдали (лошадиной водкой их не напоили — вот они и не выдали).

А потом и Селифан не подвел — вызволил из беды, как не раз вызволял с малолетства самого Порфирия Петровича.

Вызволять из тюрьмы Селифану, конечно, помогали, но мы умолчим кто, хотя дело это прошлое и весьма благородное. Ведь за спиной у тех и у этих злодеев еще третьи злодеи оказались.

Назовем мы их державными злодеями. Сразу же власть подключили, Порфирия Петровича в тюрьму упекли. Без державных людей, т. е. людей при должностях и чинах (по всей видимости, немалых!) это было бы сделать невозможно.

Так вот они для тех людей, кто Селифану помогал, т. е. порох артиллерийский под тюремную стену подкладывал, чтобы он рванул эту стену точнохонько (без очередной контузии Порфирия Петровича), повод найдут, вернее — устроят, как Порфирию Петровичу устроили, души невинных людей загубив!

Взыщется им за это их злодеяние.

От Порфирия Петровича взыщется! Но не всем, к сожалению, и не скоро.

Беда со здоровьем у Порфирия Петровича приключилась — беда большая.