Федюнинский - [19]

Комбриг посмотрел на гору, указал на нее биноклем и сказал:

— Да, Иван Иванович, брать эту проклятую высоту придется нам. Будем ждать приказа.

Полк занимал позиции за левым флангом танковой бригады. Батальоны закапывались в горячий, нагретый солнцем песок.

Приказ вскоре поступил: танковой бригаде ударом с севера, 24-му мотострелковому полку ударом с северо-запада и с запада, 7-й мотобронебригаде ударом с юга окружить и уничтожить главную группировку противника.

Третьего июля после короткой артподготовки пошли в атаку. Бились за каждый окоп, за каждый камень. Казалось, снова все повторялось. Японцы начали пятиться, но отходили с боем, собранно, цепляясь за каждую позицию. А потому каждый отбитый метр давался кровью. Бойцы изнывали от жары и жажды.

Во время боя водитель Громов посмотрел на изнуренное лицо своего командира полка, на пустую фляжку, которую подполковник время от времени нервно перекладывал с места на место, и куда-то исчез. Жажда, как известно, сильнее голода, а на войне может стать самым жестоким противником. Река была рядом, но к берегу не пробраться. Японцы обстреливали все пространство вокруг, особенно прибрежную полосу.

Водитель Громов вскоре появился с солдатским котелком и протянул его командиру полка. Федюнинский глотнул. Вначале ему показалось, что это чай — котелок и его содержимое были горячими. Потом решил, что это подогретый квас. Снова глотнул. Поморщился. Квас или чай имел странный привкус.

— Что ты мне принес? — спросил Федюнинский Громова.

— Воду, — спокойно ответил тот.

— А где ты ее, такую вонючую, взял?

— Из радиатора слил.

Федюнинский внимательно заглянул в котелок — и снова глотнул. Жажда все же была сильнее.

— Из радиатора… А почему же она такая сладкая?

— Потому что я положил туда кусок сахару, чтобы было вкуснее.

Они разом рассмеялись.

Бой продолжался весь вечер и всю ночь.

Утром японцы организовали контратаку. Но вначале налетели самолеты, сбросили на позиции полка несколько бомб. Японцев тут же отогнали наши истребители. После первой контратаки последовала вторая, третья. Батальоны стояли как вкопанные. Федюнинский следил за ходом боя. Действия подразделений пока были верными и не требовали вмешательства и помощи.

Было уже за полудни, когда на КП 24-го полка прибыл начальник связи из штаба армейской группы и передал приказ и карту с пометками Жукова. Федюнинский развернул карту. Гору Баин-Цаган охватывала синяя черта — позиции противника. В нее вонзались красные стрелы. Приказ был изложен здесь же, на карте — красным карандашом наискось, размашисто: «К рассвету разгромить японцев на Баин-Цагане. Жуков».

Ни тогда, на Халхин-Голе, ни после, на протяжении всей огромной войны с Германией и ее союзниками, Федюнинский не получал и не получит столь краткого, ясного и категоричного приказа. «Очень сожалею, — через годы напишет Иван Иванович, — что эта карта с приказом вместе с полевой сумкой остались в штабе полка, когда после ранения меня увезли в госпиталь. Однако чертеж, изображенный на карте, и написанные слова остались в моей памяти навсегда».

Надо было довести приказ до комбатов. Это — первое и пока самое главное. Как это сделать? Японцы не прекращают огня. Головы не поднять. До НП командиров батальонов триста — пятьсот метров, не больше. Но как их пройти? Послать связистов? Но кто останется на телефоне? Офицера связи, этого молоденького лейтенанта? Неопытный, первый раз в бою. Кинется выполнять приказ, потеряет осторожность — убьют. И сам погибнет, и приказа не выполнит. Федюнинский перевалился через бруствер и отполз на обратный скат высоты. Там стояла его машина. Возле нее сидел находчивый водитель, мастер добывать воду в пустыне.

— Громов, — позвал он водителя, — как ты думаешь, на большой скорости можем проскочить на передовую, в батальоны?

Громова, похоже, предстоящий маневр развеселил. Он живо выполз на гребень высотки, осмотрел дорогу, вернулся с горящими глазами и сказал:

— Конечно, проскочим! Японцы и глазом не успеют моргнуть, как мы будем на месте!

Сложность задуманной операции заключалась в том, что вначале дорога лежала прямо к японским окопам и только потом отворачивала в сторону. Но это, как оказалось, и помогло.

Машина на предельной скорости выскочила из-за барханов и понеслась прямо на Баин-Цаган. Японцы, видимо, опешили и подумали, что к ним едут парламентеры или перебежчики. На какое-то время они даже прекратили огонь. Возле окопов первого батальона Громов резко развернул машину и одновременно сбросил скорость. Федюнинский открыл дверцу и вывалился из машины, затем откатился и кубарем влетел в ближайший окоп. Громов тем временем развернул машину и рванул за сопку. Только тогда японцы разгадали маневр русских и открыли бешеный огонь. К счастью, ни одна из пуль не попала ни в Громова, ни в мотор командирской машины. Хотя пробоин в обшивке насчитали много.

Ночью полк атаковал. Это было уже третье взятие высоты. Ночной бой имеет свои особенности. С одной стороны, у атакующих есть существенное преимущество: к окопам противника можно подойти незаметно и затем обрушиться на него внезапно, завязать траншейный бой и овладеть первой линией. Но с другой стороны, если противник сидит в окопах прочно, если бодрствуют его боевые охранения и пулеметчиками пристреляна местность по фронту, все преимущества сводятся на нет. К тому же за первой линией, как правило, находится вторая.