Федеральный наемник - [54]

Мы вскипятили воду, заварили настоящего чаю. У нас на всех был один котелок, который мы также прихватили у одного из солдат. Но это не помешало насладиться этим божественным напитком.

Пиршество закончилось, пора было укладываться спать. Для ночлега мы отыскали место в небольшом овраге. Он был почти незаметен сверху, так как его склоны густо заросли кустарником. Правда земля тут была немного холодней, чем наверху, зато здесь было гораздо безопасней. И все же я решил, что пост нам не помешает.

Почему-то мне не хотелось спать, и я предложил свою кандидатуру для дежурства в первую половину ночи. Но, как выяснилось, бессонница овладело не только мною, неожиданно для меня Ванда выразила желание составить мне кампанию. Я, разумеется, не возражал.

Все улеглись и почти мгновенно уснули. Кто-то даже захрапел, кажется, этот сольный номер исполнял отец Борис. Мы же устроились под большим деревом. Я положил автомат на колени и прислонился к шершавому стволу. Сквозь проемы ветвей были видны звезды, их высыпало на небо очень много как будто кто-то объявил им смотр на небесном плацу.

— Тебе сегодня не было страшно? — спросил я, переходя на ты. После того, что мы пережили вместе, мне казалось нелепым обращаться к ней официально.

— Было, — призналась она. — Но ненависть к ним было настолько больше, что она поглощала страх. Наверное, в следующий раз я не смогу так в них стрелять. Сама не знаю, что со мной случилось. Теперь мне даже неприятно, что я так радовалась, что удалось их столько убить.

Хотя с другой стороны если бы убила бы больше, мне было бы лучше. — Она посмотрела на меня. — Я говорю странные вещи?

— Пожалуй, — подумав, согласился я. — Но с другой стороны мы находимся в таких странных обстоятельствах, что скорей всего то, что ты сказала сейчас, закономерно. Прежние чувства здесь не всегда годятся, те критерии, к которым мы привыкли в том мире, тут не работают. Такое ощущение, что тебя подхватывает какой-то мощный поток и полностью подчиняет себе. И ты не в состоянии из него вырваться. Поверь моему опыту: ничто так не затягивает, как война, как привычка убивать, чувствовать свою власть над жизнью и смертью. Ты ее проклинаешь, но в тоже время боишься, что все слишком быстро закончится, и ты не удовлетворишь до конца эти свои желания. Многих их тех, кто побывал на войне, неудержимо тянет попасть туда снова. Они уже не могут жить в мирной условиях.

— Тебе нравится убивать?

— Страшно отвечать на такой вопрос. Когда я стрелял из пулемета и попадал во врагов, я испытывал ни с чем не сравнимое возбуждение. Даже скорее радость от каждого меткого выстрела. Это все равно как на матче своей любимой команды. Не стану лукавить, я не прочь еще раз пережить нечто подобное. Хотя умом я понимаю, что все это ужасно, что убийство, как бы сказал отец Борис, — самый тяжкий из всех грехов грех.

— Именно так, — раздался рядом приглушенный голос священника, — нет страшнее греха, нежели человекоубийство.

Я повернул в его сторону голову.

— Почему вы не спите, отец Борис?

— Не знаю, я заснул, а затем вдруг проснулся. Меня словно разбудила мысль.

— И что за мысль? спросил я.

— Я внезапно подумал о том, что мы все будем дальше делать?

— Изучать разницу между добром и злом, — рассмеялся я. — Разве не за этим вы сюда прибыли. Вы любите ходить в театр?

— Иногда бываю.

— Тогда представьте себе, что это театр, а вы в нем зритель. Идет пьеса, только отличии в том, что вы не только наблюдаете ее из удобного кресла в зрительном зале, а сами периодически участвуете в действии. Обычную пьесу пишет некий автор, а тут ее пишет сама жизнь. Вернее, авторов столько, сколько людей задействовано в этом представлении.

— Что ж, это хорошее сравнение с театром, хотя и не новое, я даже не ожидал его услышать от вас. Есть только одно «но»: здесь люди погибают, их здесь пытают по-настоящему. Они не встают и не идут раскланиваться после окончания сцены перед зрителями.

— Вам не кажется, что это в сущности мелочь. Участвуя в этом спектакле, мы рискуем не меньше остальных. А потому имеем право смотреть на все, как на театральное действо. Неужели вы еще не поняли: тут не существует ни добра, ни зла, грань между ними полностью стерта. Тут перед каждым стоит лишь одна задача: выжить любой ценой. Все остальное не имеет значение. Этот мир не для тех, кто размышляет о добре и зле.

— Даже если выжить за счет других? — вдруг спросила Ванда.

— Прежде всего за счет других. И это и есть основной закон выживания на войне. В нашей ситуации это единственная возможность. Чем чаще мы будет использовать этот принцип, тем больше шансов у нас остаться в живых. Поверьте, я знаю, что говорю, я прошел через все это, я много раз был свидетелем эпизодов, когда решались судьбы людей. И даже секундные колебания приводили к печальным результатам.

— А как же человеческая солидарность, братство по оружию? — проговорил отец Борис. — Все, что удерживает человека от падения, это Бог в душах людей. «Иисус сказал им: «если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видели, то грех останется на вас».