Феакийские корабли - [22]

— Да я же тебе сразу… Ты же держал и не видел…

— Ладно, давай забудем твою оплошность, — сказал Навболит, вставая, и тут же пригнулся, ударившись макушкой о свод. — Ну и выбрал же ты местечко! Грязно, тесно, темно. Евмеевы хряки и то лучше устроены… Пошли.

— Куда?

— Туда, — Навболит мотнул головой. — Поможем учителю. — И он на четвереньках резво двинулся к выходу.

— Ну уж нет! — Окиал изловчился, поймал его за полу хитона и дёрнул. Навболит качнулся назад и сел, рефлекторно пригнув голову.

— Он же там один, — проникновенно сказал Навболит, ощупывая макушку, и вдруг судорожно, длинно зевнул. — Ему же помочь… — пояснил он, справившись с зевком и продолжая держаться за голову. — А-аа?.. — и опять зевнул.

— Ты ему уже один раз помог, — сказал Окиал, подтаскивая друга к стене.

— Не один, — вяло возразил Навболит, отпустив наконец макушку и слабо сопротивляясь. — Я ему всегда помогаю… И ты всегда…

— А как же, — согласился Окиал, устраивая его на сухом месте подальше от амфоры.

— Мы за него в огонь и в воду… — проговорил Навболит, поворачиваясь набок и опуская щеку на сложенные лодочкой ладони.

— Особенно в воду, — подтвердил Окиал. — В холодную. Как только проспишься.

— Красивый грот! — отчётливо произнёс Навболит, с видимым усилием раздирая слипающиеся веки. — Окиал! Какой красивый грот… Здесь должны водиться нимфочки… — Веки его окончательно сомкнулись, и он засопел.

Окиал посидел над ним, соображая, где именно в хижине Евмея оставил он свою мантию. Наконец обнаружил её под стеной, возле аккуратно свёрнутых козьих шкур, забрал и укрыл Навболита, тщательно подоткнув с боков толстовязанную шерстяную материю. «Нимфочек тебе…» — пробормотал он, усмехнувшись, вернулся к устью грота и отогнул ветку.

Спящий продолжал спать возле груды тюков и драгоценной утвари. Совершенно непонятно — зачем одному человеку столько посуды. Если он торговец и это его товар, то кому он собирается продавать его здесь, на севере острова, в семидесяти стадиях от столицы? Не козопасам же, для любого из которых один кубок из этой груды — целое состояние… Воин, вернувшийся домой с богатой добычей? Тоже не получается: корабль явно феакийский, ибо лишь феакийские корабли несут на корме Медный Перст, Всегда Обращенный к Полярной Звезде. А феакийцы никогда ни с кем не воевали — если не считать одноглазых циклопов, от которых они в конце концов и сбежали в Схерию. И произошло это, если верить учителю, в незапамятные времена, когда ещё юн был Навсифой, отец Алкиноя, нынешнего царя феакийцев… Скорее всего, спящий не имел никакого отношения к народу Схерии. Скорее всего, это был просто пассажир, случайный попутчик — как и белобородый старец в грязном хитоне, сидевший поодаль.

Старец сидел неестественно прямо, держа на коленях свою деревянную лиру. Он бережно оглаживал и ощупывал инструмент и, казалось, весь был поглощён этим занятием, но сухое неподвижное лицо его было при этом обращено в сторону грота. Как будто он точно знал, что здесь, закрытый кустами терновника, есть грот, и что кто-то в нём прячется.

Гребцы разбрелись по берегу бухты, собирая выброшенный морем подсохший плавник — для костра. Двое свежевали только что принесённую с корабля овцу, и другая овца, с уже перерезанным горлом, лежала рядом. Один с усилием переваливал через борт объёмистый медный котел для варева. (Зачем? Ведь почти такой же — серебряный — нагло сверкал на вершине груды!) И ещё несколько человек возились на корме, возле Медного Перста — заклинивали дубовые рамы, готовясь окончательно остановить его замедлившееся вращение.

Назревала долгая, основательная трапеза, все были заняты приготовлениями к ней, и, если бы не старец, Окиал давно выбрался бы из грота и побежал за учителем. А вдруг и в самом деле нужно помочь?.. Но старец сидел всё так же прямо, неподвижно уставясь на куст, за которым прятался Окиал.

Навболит бы прыгнул — и все дела…

Окиал отпустил ветку и оглянулся. Разбудить? Уж теперь-то он не станет прыгать прямо в хижину, а прыгнет на тропу, которая начинается в двадцати шагах от грота. Окиалу же эти двадцать шагов — шагать. По открытому месту.

А почему бы и нет! Что они ему сделают и зачем? Ну, вышел человек из кустов. Из кустиков. Ну, пошёл себе вверх по тропе. Не оглядываясь. Пошёл и пошёл — мало ли кто тут может ходить? А потом вернулся. Не один… М-да.

Окиал опять отогнул ветку и выглянул.

Сидит. Сидит и смотрит. Даже инструмент свой убрал с колен и положил на песок. Даже солнце, брызнувшее наконец по-над зубчаткой скал, ему не помеха. А ведь бьёт прямо в глаза — как он терпит?

Ага, не стерпел… но повёл себя странно. Не заслонился от солнца рукой и даже не пригнул голову, а, держа её всё так же неподвижно и прямо, медленно поднял руки и прижал обе ладони к глазам. И тут же отдёрнул. И заоглядывался, словно только сейчас увидел эту бухту: две длинные ветви крутого скалистого берега, входящие в море; до половины вспрянувшее на жёлтый песок узкое чёрное тело корабля с блестящим Медным Перстом на корме; и кусты терновника, за которыми прятался Окиал; и высокий лесистый склон, где начиналась тропа к Евмеевой хижине; и спящего, который всё ещё спал возле груды утвари в тени широкосенистой маслины… А может, он тоже спал, этот седой неопрятный старец? Спал всё это время и вот наконец проснулся?