Фазиль. Опыт художественной биографии - [20]

И вот уже ситуация доходит до начальства:

«Через некоторое время слухи об Отъявленном Лентяе дошли до директора школы, и он почему-то решил, что это именно я стащил подзорную трубу, которая полгода назад исчезла из географического кабинета. Не знаю, почему он так решил. Возможно, сама идея хотя бы зрительного сокращения расстояния, решил он, больше всего могла соблазнить лентяя. Другого объяснения я не нахожу. К счастью, подзорную трубу отыскали, но ко мне продолжали присматриваться, почему-то ожидая, что я собираюсь выкинуть какой-нибудь фокус. Вскоре выяснилось, что никаких фокусов я не собираюсь выкидывать, что я, напротив, очень послушный и добросовестный лентяй. Более того, будучи лентяем, я вполне прилично учился».

Ну и конечно, с лентяем (читай: с выбивающимся из коллектива) решили бороться.

«…Ко мне решили применить метод массированного воспитания, модный в те годы. Суть его заключалась в том, что все учителя неожиданно наваливались на одного нерадивого ученика и, пользуясь его растерянностью, доводили его успеваемость до образцово-показательного блеска».

Образ хорош: учителя, наваливающиеся всей толпой на бедного одиночку, по той или иной причине не защищенного «коллективной круговой порукой». Затея не удалась: «в строй» Фазиль не вернулся, и можно сказать, что не вернулся никогда.

Как бы то ни было, учился он хорошо. И, полагаем, никто не удивился, когда он получил золотую медаль. Хотя в те времена, в 1946 году, школьная золотая медаль обладала куда большей ценностью, что реальной, что символической, о чем позже. Не без тонкой иронии Фазиль вспоминал, как было дело:

«„На серебряную потянешь!“, — однажды объявила классная руководительница, тревожно заглядывая мне в глаза. Это была маленькая, самолюбивая каста неприкасаемых. Даже учителя слегка побаивались кандидатов в медалисты. Они были призваны защищать честь школы. Замахнуться на кандидата в медалисты было всё равно что поставить под удар честь школы. Каждый из кандидатов в свое время собственными силами добивался выдающихся успехов по какому-нибудь из основных предметов, а уж по остальным его дотягивали до нужного уровня. <…>

На выпускных экзаменах к нам были приставлены наиболее толковые учителя. Они подходили к нам и часто под видом разъяснения содержания билета тихо и сжато рассказывали содержание ответа. Это было как раз то, что нужно.

Спринтерская усвояемость, отшлифованная во время исполнения роли Отъявленного Лентяя, помогала мне точно донести до стола комиссии благотворительный шепоток подстраховывающего преподавателя. Мне оставалось включить звук на полную мощность, что я и делал с неподдельным вдохновением.

Кончилось всё это тем, что я вместо запланированной на меня серебряной медали получил золотую, потому что один из кандидатов на золотую по дороге сорвался и отстал».

О многом говорит причина этого отставания: не выдержал давления со стороны школы и матери, названной Искандером «слишком настырной», то есть честолюбивой, мечтающей о победе для сына. Что называется, сломался на финише.

Ничего подобного в семье Искандера и быть не могло.

Интересно мнение о награде Лели Хасановны, о чем много позже рассказывал одному из авторов сам Фазиль:

«Когда я принес эту медаль, мама никак не могла поверить, что государство кому-то может подарить такой кусок золота. Я, говорит, его к зубному врачу отнесу. Она отнесла медаль „на пробу“ к зубному врачу и вернулась с великолепной фразой: „Да, он сказал, что это золото“. И добавила: „Если они все не заодно…“»

Очень характерная, по-настоящему крестьянская реакция на происходящее! Крестьяне, какой бы национальности они ни были, никогда не доверяли ни властям, ни прочим внешним по отношению к их повседневной жизни институтам. Они стояли в стороне от большого мира. Искандеру предстояло, в отличие от своей родни, в этот большой мир войти и его покорить.

Шекспир в Чегеме

Вполне равнозначным живым, личным впечатлениям детства для Фазиля Искандера — как и для многих литераторов — можно считать не увиденное-услышанное, но прочитанное. Он не раз говорил в интервью и беседах с друзьями, что для писателя огромное, если не решающее значение имеют книги, прочитанные в детстве и юности. Если писателю повезет еще тогда прочитать несколько глубоких, серьезных, мастерски сделанных, живых книг, то он, повзрослев, легко отличит настоящее от фальшивого и сам, взявшись за перо, не соблазнится сочинять какую-либо модную ерунду, что на устах у всей окололитературной публики.

Собственно, и самым дорогим, чуть ли не единственным счастливым школьным воспоминанием было воспоминание об учительнице младших классов Александре Ивановне, которая читала детям вслух «Капитанскую дочку». О ней Искандер писал без иронии. Свои эмоции по этому поводу Искандер много позже передоверит Чику (рассказ «Чик и Пушкин»):

«В классе было тихо-тихо. Александра Ивановна сидела за столом и читала „Капитанскую дочку“ Пушкина. Даже пылинки в солнечном луче, падающем на стол учительницы, казалось, стали медленнее кружиться, всё пристраиваясь и пристраиваясь к спокойному и милому порядку книги. Александра Ивановна ее читала уже много дней, и каждый раз в классе устанавливалась волшебная тишина.