Фаза Урана - [29]

– Где же, если не секрет?

– Ни много, ни мало, на месте нынешней закрытой танковой части. Командование назначалось исключительно из числа масонов и много лет делало все для того, чтобы скрыть правду.

– Разумеется, Вы считаете, что сама танковая часть всего лишь очередной большевистский блеф, а ее закрытость – подтверждение Вашей правоты?

– Да, именно так. Но, к счастью, времена меняются. Сегодня пришло время перемен, время, когда все темные пятна должны быть преданы огласке. Только тогда оковы порабощения падут. Оборотни в погонах заплатят сполна. За забором части – ключ к миропониманию всего сущего на Земле, и я приложу все свои усилия, чтобы известить об этом человечество.

– Что ж, Василии Петрович, остается лишь поблагодарить Вас за интересное интервью и пожелать Вам удачи.

– Спасибо.

– Полная чушь.

Мой сосед-эротоман оторвался от своих журналов и растерянно уставился на меня. Вид у него был крайне смущенный – будто я его застукал в дамском белье. Вероятно, он как раз читал что-то особо пикантное.

«Полная чушь», – повторил я про себя. Обычная галиматья про Гиперборею и Аратту – подобных исследований в сегодняшнем Интернете полным-полно.

Я зачем-то еще раз пробежал глазами по тексту. Текст все-таки производил ощущение некой недосказанности. Будто редактор на совесть потрудился ножницами, а потом скроил наскоро из остатков статьи «сенсационное» интервью с ярко выраженным желтым оттенком. В конечном итоге получилась достаточно заурядная заметка на злобу дня. Ничего выдающегося. Такими материалами в те годы грешили самые серьезные издания. Даже несмотря на то, что статью распирал антисемитизм с неофашистским уклоном, она казалась вполне обычной для того времени…

…И все же, и все же…

…Я подумал, что из интервью при окончательной правке могли пропасть целые фрагменты. Например, Хмара, уцененный Индиана Джонс, так и не сказал, куда делись черепа с раскопок на Северном-1. И это несмотря на то, что журналист спрашивает у него об этом прямо и недвусмысленно. Статья обрывается резко и нелогично, как только речь заходит о военной части. Постоянная путаница в терминах – Гиперборея, Аратта, какой-то неправдоподобный бельгийский инженер. Очень неубедительно. Да и вообще, интервью, по-журналистски бездарное, совсем не производит впечатления живой беседы. Вопросы задаются явно невпопад, ответы получаются сбивчивые, но в то же время патетические. Так не говорят.

На основании вышеуказанного, я попытался сделать следующие предположения:

1. Статья написана анонимно и передана в редакцию внештатным корреспондентом (возможно, провокация в отношении Хмары).

2. Не исключено и то, что статья написана самим Хмарой.

3. Статья подвергнута значительной редакторской правке в угоду массовому читателю и в расчете на дешевую сенсацию.

4. Возможно, после правки в статье сознательно смещены акценты. Во-первых, это реверанс в сторону особенно сильных в те годы националистических умонастроений. С другой стороны, Хмара выставлен свихнувшимся на своих находках ученым – редакция, таким образом, явно снимает с себя ответственность за высказывания и, в случае чего, просит не воспринимать серьезно бредни сумасшедшего.

На этом я остановился.

– Библиотека закрывается. Просьба сдать литературу, – раздался голос заведующей.

Я совсем не заметил, что просидел в библиотеке семь часов.

XII. Писатель

Снег не падал, не кружился, не разрезал пространство, потому что его не было вовсе. Твердый бездушный воздух по термодинамической шкале Кельвина тяготел к абсолютному нулю. Пальцы хрупко примерзли к сигарете. Ветер дул в бетонные щели дома, как в милицейский свисток. Я стоял под подъездом и уже две минуты врал по телефону ее маме, что я одногруппник, что мы в одном лабораторном проекте по сопромату, что нам сдавать завтра допуск к зачету, и что все это чрезвычайно важно для среднесеместровой оценки. Мама говорила, что дочь уже легла спать, но я настаивал, убедительно пугал санкциями со стороны кафедры и деканата. Наконец я услышал сдержанное и раздраженное согласие. Я ждал еще какое-то время, прежде чем услышать ее голос. Она злилась, что я ее разбудил, но я кричал в трубку, что если она ко мне не выйдет, я превращусь на морозе в ледяную статую, в соляной столб, в восковую фигуру, в каменного истукана, в пластмассовый манекен…

Она вышла ко мне, кутаясь в болоньевую куртку, наспех натянутую поверх спортивного костюма. Я полез целоваться, а она меня оттолкнула.

– Тебя не было два месяца, Растрепин. Два месяца ты не появлялся. А теперь ты приходишь пьяным Пугаешь мою маму и не даешь отдохнуть. Я не хочу тебя целовать, – сказала она.

– Мне плохо, – сказал я.

– Ты пьян. Ты никогда не приходишь ко мне трезвым. Ты считаешь, это нормальным? Два месяца!

– Сегодня я узнал, что умер писатель Кен Кизи. Он умер позавчера.

– И, конечно, только поэтому ты напился?

– Да.

– И ко мне пришел по этой же причине?

– Да, – кивнул я.

– Кто еще!!!? Кто еще должен умереть, Растрепин, что бы ты опять появился!? Габриель Гарсиа Маркес? Милан Кундера? Ричард Бротиган?

– Ричард Бротиган, между прочим, уже давно застрелился…