Фаза Урана - [22]

– Не пойму, зачем ты это проделываешь каждый раз, – говорит подошедший Степан. Он не задает вопрос. Он просто говорит.

– Знаешь, эти манекены вокруг одеваются гораздо лучше, чем мы.

– В этом нет ничего удивительного. В отличие от нас, они не пьют, – резонно замечает Степан.

На этом вечер в Стране Чудес заканчивается. Приятель провожает меня из Универмага – ему нужно выспаться. Завтра ему придется встать рано, до открытия. Он уберется в кабинете, проветрит помещение. Нельзя, чтоб управляющий учуял запах спиртного.

VI. Зло

От Макдоналдса шел сладкий запах жира Е-95. Запах, вызывающий одновременно и аппетит и тошноту. Кажется, именно так пахнет разлагающийся мир. А запах разлагающегося мира мне нравился всегда.

Мы сидели с Аней в летнем кафе через дорогу от Макдоналдса, и я опять разглядывал ее ноги сквозь стекла солнечных очков. Аня смотрела на Макдоналдс. Там нарядные дети съезжали с пластмассовых горок, не выпуская из рук надувных шаров. Статуя клоуна в полосатых гетрах сгибалась в неглубоком реверансе. Две огромные желтые дуги вознеслись над площадью, как брови, вздернутые не то от восторга, не то от чувства собственного превосходства. Молодым незамужним девушкам почему-то нравится смотреть на Макдоналдс Наверное, это повышает у них веру в завтрашний день – в его стабильность. Через дорогу процветала сплошная стабильность с запахом жира Е-95.

– Я кое-что узнал, – рано или поздно мне нужно было сказать эти слова.

Уже минут десять мы пили минеральную воду и беседовали сначала о магнитных бурях (обычно страдают люди с повышенным давлением, не я и не она), а потом о какой-то Аниной подруге (проехала автостопом за два дня от Львова до Симферополя – ну, совершенно бесплатно, sic!). Вполне достаточно, чтоб в бокалах с минеральной выдохся газ, а Аня возбудилась от нетерпения.

– Кто-то из соседей рассказал что-то интересное? – с любопытством переспросила она.

– Соседка. Слепая с первого этажа. Ты ведь с ней пыталась поговорить?

– Пыталась, но она все время говорит только о голубях. Я, конечно, люблю голубей. Но они улетели из-за того, что разрушили голубятню, а не из-за урана, и…

– Эта история не о голубях, и не о слепой старухе. Эта история о сумасшедшем старике-соседе, который живет напротив моей квартиры.

– Ах, да. Он совсем не захотел со мной разговаривать. Даже дверь не открыл, когда я стучала. А я знала, что он там. А он и вправду настоящий сумасшедший?

– Сумасшедшие – это единственные настоящие люди на свете… Но не суть. Дело в другом. Дело в том, что старик этот стар, и состарился он уже давно, и на носу у него растут волосы, жесткие, как усы у кошки. Раньше, много-много лет назад, он работал бухгалтером. Ему приходилось много писать и поэтому у него на пальцах левой руки толстые мозоли.

– Он левша? У нас в классе была девочка-левша. Так ее учительница отучивала. Даже линейкой по руке била, честно, но только она все равно левой писала…

– Аня, не перебивай… Так вот. Старик всегда очень любил писать, все равно что, пускай и цифры. Только шариковые ручки он никогда не любил. Они часто у него текли и пачкали одежду. Почему-то у неудачников ручки часто текут. У него есть только один пиджак. На пиджаке и сейчас можно увидеть эти синие уродливые пятна. Он живет одиноко и всегда так жил. Однажды он завел собаку и назвал ее Сальдо, но собаку задавил грузовик. После того как его отправили на пенсию, ему было тяжело. Он из тех людей, которых гложет что-то всю жизнь, людей, которые боятся пустоты вокруг. Он не знал что делать с этой пустотой – ее вдруг стало слишком много. Он днями мог смотреть на кукурузное поле, а потом на то, как на месте поля строят метро. Иногда на его подоконник садились птицы, и эти редкие дни приносили ему радость. Как-то раз утром, это случилось 29 февраля, наверное, поэтому дата известна точно, старик подточил карандаш. Затем он подошел к комоду. У него до сих пор хранятся в нем давно вышедшие из употребления бухгалтерские бланки и формы. Они совсем пожелтели, прямо как зубы у заядлого курильщика. Над одним из бланков он долго сидел с карандашом. Потом он написал две колонки цифр от одного до ста и от ста до одного. Подсчитал итог. Сумма, как положено, сошлась в двух колонках, но пустота не исчезла. Тогда старик встал и не спеша оделся. Он пошел бродить по сырым февральским улицам, растрачивая последние сутки зимы. Вернувшись, старик снова взялся за карандаш. Теперь он писал слова… С тех пор, почти каждый день, если только его не мучает подагра, и в дождь, и в жару, он идет на улицу. Возвращается почти всегда в три. Садится за стол и начинает писать. Он пишет не мемуары, ни тем более жалобы в собес…

– А что он пишет?

– Он переписывает зло и так борется с пустотой. Все, что он видит вокруг уродливого и гадкого, он уносит с собой, в своей памяти, а потом записывает это на пожелтевшей бумаге бланков в колонку кредита. И знаешь, что он делает с этой бумагой?

– Что?

– Он делает из бумаги змеев, воздушных змеев. Когда-то, когда он был еще совсем ребенком, этому искусству его научил отец. Полпенсии старика уходит на рейки и клей. Если бы не другая соседка, которая живет на нашей с ним площадке и покупает ему еду, он, думаю, уже бы погиб. Чтоб запустить змея, он ждет ветер. Его ветер южный. Не знаю почему так. Он залезает на крышу, держится за громоотвод и возвращает зло пустоте. Ветер очищает лучше огня. Кредит сходится с дебетом. В комоде у него теперь очень мало бланков и очень много воздушных змеев с обезвреженным злом. На хвостах и спинах этих змеев есть все. Все о зле, которое старик видел вокруг с тех пор, как он ушел на пенсию.