Фаворитка мятежного герцога - [4]

Анна догадывалась, что это внезапное и бесперспективное любопытство не доведёт её до добра, но была уверена, что расплачиваться придётся Виктору, но никак не ей самой.

И потому, когда из тени шпалерника появилась смутная тень в плаще с гербом герцогства Корнуольского, она не чувствовала беспокойства – только смутное удовлетворение от того, что её мысли обретают плоть.

– Ваша светлость, – появившийся юноша глубоко поклонился.

Анна внимательно рассматривала его, и не думая отвечать на приветствие.

У Мишель – а это была она – были рыжие волосы, достигавшие плеч, которые никому не позволили бы догадаться о её знатном происхождении. Как и сама Анна, она не носила парика, и так же, как Анна, обладала бледно-голубыми, свойственными коренным жителям Кариона глазами. Она была так же невысока ростом, но держалась гордо, и чем больше Анна находила в ней сходства с собой, тем большую неприязнь испытывала к незнакомцу.

– Я не принимаю после трёх, – сказала баронесса сухо. Это было правдой. Анну часто тревожили с вопросами, которые следовало задать самому королю, но которые Генрих вряд ли стал бы выслушивать от чужих людей. Анна считала разумным уделять часть дня общению с этими людьми, не испытывавшими ни грана симпатии к ней лично, но изо всех сил старавшимися изобразить его на своих алчных лицах. И всё же после трёх она не принимала, потому как общение с несимпатичными ей людьми после обеда плохо сказывалось на её пищеварении.

– Как жаль, миледи… Мой герцог рассчитывал, что вы сделаете для него исключение.

– Герцог Корнуольский? – Анна прищурилась. – Вот уж не думала, что у него могут быть ко мне дела. Не так давно мне показалось, что он предпочитает решать свои проблемы лично с монархом.

– Мой герцог предпочитает решать свои проблемы без участия монарха. А вот с вами он бы их с радостью обсудил.

Анна поднесла к губам чашку, с удовольствием наблюдая, как гость дёргается и с опаской поглядывает на аллею, откуда, как оба они понимали, за Анной наблюдали люди короля.

– Что же это могут быть за проблемы, ради которых ваш герцог позволил себе рискнуть своим и моим здоровьем?

Мишель рывком вытащила из-за пояса письмо в конверте, запечатанном незнакомой печатью. Рассмотрев и запомнив красовавшийся на ней знак – орла, с открытым в крике клювом – она сломала печать и пробежалась глазами по письму. Виктор, герцог Корнуольский, приглашал Анну на торжество в честь окончания зимы.

Подняла брови и посмотрела на Мишель.

– Вы в своём уме?

– Ваши предположения оскорбительны, – Мишель, впрочем, ничуть не оскорбилась и даже усмехнулась в ответ.

– Как по вашим представлениям я отлучусь из дворца на три дня? Если ваш герцог хочет поговорить со мной, пусть соизволит явиться сам.

– Мой герцог полагает, что куда безопаснее для вас обоих встретиться у него. Уверен, вы и сами это понимаете.

Анна фыркнула.

– Вы говорите и ведёте себя так, будто это у меня есть проблемы, требующие участия в моей жизни Виктора. Но пока что всё наоборот. И если он хочет увидеться со мной, ему придётся прийти самому – и тогда, когда я буду готова его принять.

– Баронесса, вы не совсем понимаете, о ком идёт речь. Мой герцог встречается с теми, с кем пожелает, и тогда, когда пожелает он.

– Я рада за него. Пусть продолжает с ними встречаться. А мой распорядок подобных встреч не предусматривает. Шей, будь добра, убери, – кликнула она служанку, уже вставая, и миловидная девушка в зелёном платье принялась собирать посуду на большой серебряный поднос.

– Баронесса, вы ведёте себя опрометчиво, – сообщила Мишель, но Анне вдруг стало весело при виде её полного злости взгляда.

– Вы последний, кто будет оценивать моё поведение, – сообщила она и, одёрнув манжеты, двинулась в сторону дворца.

***

Прошло не более часа, как Анна пожалела о сказанном. Перед внутренним взором её снова стояло лицо Виктора – высокие бледные скулы, орлиный нос, волны чёрных волос на плечах и глаза – такие же чёрные, как у короля, но куда более живые.

Тщетно мерила она шагами из конца в конец свой кабинет, понимая, что упустила возможность увидеть Виктора ещё раз. Возможность, которая, быть может, больше уже не представится.

Едва солнце опустилось за горизонт, в покои Анны постучали, и на пороге показался Оливер – секретарь Анны. Это был мужчина слегка за шестьдесят, в котором король был уверен как в себе самом, но которого, тем не менее, Анна знала куда дольше монарха. Оливер был учителем Анны с тех пор, как той исполнилось три года, и родители решили, что девочка может сидеть на лошади. Он был с Анной, когда Генрих забирал её из отцовской усадьбы, и как же была удивлена Анна спустя всего лишь полгода своей жизни во дворце, когда получила согласие на присутствие при ней старика Оливера.

Анна не любила вспоминать тот год. Её тогда не радовали ни богатое убранство комнат, ни почтительность и обилие слуг. Она не хотела уезжать из отцовского дома и не могла понять, как вышло так, что родители отдали её королю. Анна поняла своё положение при короле почти сразу. Тогда она ещё не пробовала любви с мужчиной, а Генрих не был ни чуток, ни заботлив. Анне казалось, что король мстит ей за что-то, – но за что, она понять не могла. И тогда, в первую ночь – и во все последующие ночи того года она не могла дождаться, когда монарх оставит её в одиночестве на скомканной постели, чтобы Анна могла свернуться калачиком и плакать до самого утра.