Когда я проснусь – снова буду один
Под серым небом провинции.
Уже зажгутся огни, словно лужи – глаза,
Словно капли в воде…
Наутилус Помпилиус, "Чужая земля»
У смерти – чёрные глаза. Кейтлин знала это всегда.
Бездонные, как колодец, в котором можно увидеть звёзды.
Глаза смерти смотрят на неё – и боль растворяется в темноте. Тьма обволакивает тело ласковым покрывалом.
Он забирает боль. Он – тот, на ком кончается время. Он – начало всего и конец всего.
Чьи-то пальцы впиваются в бёдра – это маленькая боль, которая станет лишь каплей в море той боли, которая затопит её до краёв.
Это и не боль вовсе. Боль – там, внутри. Не там, в основании живота, где пульсирует огонь, где раз за разом обжигают прикосновения чужой плоти.
Боль – намного выше. Она в сердце. Она в глазах того, кто станет началом и концом всего.
Её переворачивают на спину, и чёрные звёзды исчезают из поля зрения. Теперь она видит перед собой другие – маленькие, злые глаза.
Нет, на самом деле они не маленькие. Это обычные глаза человека, которому безразлично, будет она жива или умрёт.
Кейтлин видела уже достаточно таких глаз, чтобы сказать абсолютно точно – им всё равно.
И свет гаснет, так же, как гаснет тьма. На смену им приходит ничто. Мёртвенная чёрная пустота. И боль. По-прежнему остаётся боль.
«Я убью его…» – Кейтлин слышит свой голос в пустоте, и, наверное, её мучитель тоже слышит его.
Мужчина бьёт её по лицу, так что искры сыплются из глаз, и дёргает ноги в стороны – её ноги, так, что кажется – рвутся связки. Она почти чувствует, как сочится по коже кровь – или это ещё одна иллюзия? Кейтлин не может сказать.
Боль слабеет. Она теперь как волны океана, тихого после шторма – затопляет всё вокруг.
Кейтлин закрывает глаза, но даже сквозь веки всё ещё видит его.
ЧАСТЬ 1. Замки в тумане
Глава 1
Утро имело серый цвет – цвет дымчатого гранита и разбитых иллюзий. Город ещё не потушил огни, и они слабо мерцали в тумане за окном – там, вдалеке, по другую сторону Темзы.
Кейтлин заметила, что серый цвет имело каждое утро и каждый день. Казалось, солнце никогда не выглядывает из марева, повисшего над городом, и порой она спрашивала себя: а есть ли вообще солнце, или оно приснилось ей, так же, как снились боль, радость, холодная сталь и чёрные глаза, различимые даже в темноте.
Кейтлин встала и миновала череду колонн, оставшихся от прежних владельцев – когда-то их с Джеком студия служила вовсе не студией и даже не общежитием, а доком в восточной части Лондона. Иногда Кейтлин казалось, что здесь, в полуподземном помещении с огромными стрельчатыми окнами, всё ещё пахнет смолой и промокшим дубом, и эти запахи, чем-то неуловимо напоминавшие запахи из её снов, помогали мириться с тем, кто она есть.
Кейтлин скрылась за перегородкой, отделявшей ванную от жилой части подвала, и сунула голову под ледяную воду. Бойлер давно уже перестал работать, и о горячей оставалось только мечтать. У Джека не хватало денег на новый, а сама Кейтлин даже не представляла с чего начать – она вполне спокойно могла обходиться и так.
Кейтлин всё равно не чувствовала холода от ледяной воды. По крайней мере, не больше, чем холод, пронизывавший стены по ночам насквозь, когда хотелось только закутаться в одеяло поплотней и не просыпаться никогда.
Видеть сны. Не такие, какой явился ей этой ночью – такие сны Кейтлин не любила. Они оставляли чувство тяжести в голове на весь день и ирреальность происходящего виделась ещё отчётливей. Мир вокруг превращался в чёрно-белое немое кино, снятое на старую плёнку: пожухлую и покрытую трещинками.
В такие дни Кейтлин особенно хотела нарисовать цвет – розовый, бледно-оранжевый, голубой. Цвет, которого не было в этом мире, который жил только в другом, существовавшем лишь в её голове.
Но были и другие сны. Просыпаясь, Кейтлин будто выныривала из зелёной, ещё тёплой морской воды.
Эти сны пахли вереском и лошадиным потом, а может быть – чем-то ещё. И тогда с самого утра тело наполняла жизнь – как отголосок той, настоящей жизни, которую Кейтлин видела во сне. В такие дни она ехала в Дувр, бродила по отвесным скалам и смотрела на волны. И хотя у неё не было по ту сторону пролива ни знакомых, ни друзей, Кейтлин казалось, что она ждёт вестей из-за горизонта – и вести обязательно придут. С почтовыми птицами, а может – с белокрылым кораблём. Она ощущала себя изгнанницей в чужой земле, но в эти краткие мгновения ей казалось, что там, за горизонтом, её дом. И, может быть, когда-нибудь она увидит этот дом опять.
Ледяная вода стекала по волосам и узким лопаткам. Кейтлин приникла плечом к покрытой кафелем стене и замерла, надеясь, что наваждение, накрывшее её во сне, вот-вот пройдёт. Закрыла глаза и тут же почувствовала, как со всех сторон снова подкрадываются липкие щупальца кошмара.
Она качнула головой и шагнула к зеркалу, на ходу выключая душ. Спутанные тёмно-русые пряди сосульками повисли на плечах. Джек будет ругаться – наверняка. Скажет, что она простудится и что-нибудь ещё.
Кейтлин завернулась в полотенце – очень хотелось закутаться в него с головой. Не потому что было холодно, а потому что так было теплей. Она справилась с этим несвоевременным приступом и вышла из ванной.
