Фаворит императрицы - [116]

– Как вы сказали? – По телу Лизоньки пробежала живительная искра, ладошки ее вдруг взмокли, и она беспомощно оглянулась на Ксаверия.

– Я говорю, не верят правде, а вешают на меня злокозненный умысел.

– Имя ваше повторите, – уточнил чуткий Ксаверий.

– Князь Козловский.

– Матвей? – прошептала чуть слышно Лизонька.

– Положим…

– Так вы меня не узнали? О Боже мой… А я-то… я ведь тоже… Если бы мы встретились в другом месте, где светло… Я Лиза.

Матвей посмотрел на девушку, совершенно обалдев, и прошептал:

– Иди ты…

Фраза эта требует пояснения. Выражение «иди ты…» имеет два взаимоисключающих значения. Первое – «иди ты…» рекомендует идти очень далеко, иногда конечный пункт указывается, но он настолько лишен смысла, что призывает следовать как бы в бесконечность. Второе значение – «иди ты…» имеет синонимы: «неужели, быть не может, я не смел мечтать о таком счастье, сударыня» и так далее. Матвей употребил названное словосочетание во втором его значении.

Наше объяснение замедлило ход событий, превратив встречу влюбленных как бы в немую сцену, но на деле все было не так. Девушка, видя, что ее не узнают, повторила страстно:

– Я Лиза Сурмилова… – И потеряла сознание.

Ксаверий подхватил девушку на руки, Матвей все еще пребывал в столбняке и боялся притронуться к Лизе, словно она была не живым человеком, а ожившим персонажем его сна. Увидев ее безжизненно запрокинутую голову, он принялся что есть силы махать руками, как опахалом, гнать воздух к бледным щекам, не забывая при этом собственного бедственного положения.

– Слушай, друг, выпусти меня, а? – трещал он по-французски. – На кой я вам тут сдался. Старый князь понял, что я за безделицу сижу.

– Потом, потом. Я выпущу вас завтра. Сейчас никак нельзя. Сейчас вас схватят. У князя везде охрана. У вас вода есть?

– Есть. Вот, в горшке. Да не лей много-то! Что я пить буду? Ты не умывай ее. Кропить надо, вот так. – Матвей брызнул в лицо девушки водой и прошептал доверительно: – Это ведь невеста моя. Ах ты, бедная. И как она только сюда попала?

Теперь пришла очередь обомлеть Ксаверию. Он тут же хотел сдать бесчувственную ношу в руки неожиданно обретенному жениху, но одумался. Лизонька меж тем застонала, обессиленно открыла глаза.

– Освободи, друг! Я же при исполнении, – с новой силой принялся канючить Матвей.

– Сказал, завтра! – Ксаверий не дал Лизе встать на ноги, а обхватил ее покрепче и быстро начал подниматься вверх по лестнице. На улице он прислонил девушку к стене, поддерживая ее плечом, чтобы она, упаси бог, не упала, и запер на два оборота замок.

Проще простого было ему сейчас отпустить князя Козловского на волю. А Лизоньку куда? На руках через крепостные стены он невесту не перенесет, это ясно. Значит, побег влюбленных надо подготовить по всем правилам. Этим он завтра и займется.

9

Благая мысль пришла к Родиону только на исходе дня. Если Матвей за все это долгое время не появился в гостинице, значит, он влип в историю, а если Адам, который знает все и вся, не желает говорить на эту тему, выходит, дело совсем швах. И единственный человек, который сможет пролить свет на темное дело, конечно, старый ксендз. В утренней беседе священнослужитель был так терпелив, а терпение – это уже благорасположение. Родион приказал оседлать коня и, предупредив Адама, что вернется поздно, поскакал в деревню – в костел.

Ксендз был на месте. Он внимательно выслушал Родиона и спросил:

– Этот молодой человек, ваш друг, уже бывал здесь раньше?

– Вы уловили самую суть. Он привез убитых в то памятное утро.

– Так я и думал, – согласно кивнул головой ксендз. – В нашей округе все мирские и духовные дела подчиняются Богу и князю Гондлевскому.

– Но не Бог же востребовал моего друга? – встревожился Родион.

– Ваш друг жив.

– Уже на том спасибо. Я все понял.

– Как видите, поиск справедливости влечет за собой новую несправедливость, и так до скончания века.

– А каков человек – князь Гондлевский? – не удержался от вопроса Родион.

– Я скажу так: он не безумец.

– Понятно. То есть большого вреда моему другу он не причинит. Пожалуй, сегодня поздно наведываться к князю Гондлевскому? – деловито осведомился Родион.

– Пожалуй, рано, – мягко поправил его ксендз. – Дайте князю самому поговорить со своим пленником. По-моему, он имеет на это право. – И, не дожидаясь ответной реплики, ксендз пошел прочь.

Может быть, он ушел от слов благодарности, в которых не нуждался, или не пожелал слушать просьб, которые заранее считал невыполнимыми.

При выходе из костела Родион столкнулся с одноногим стариком престранного вида, он явно донашивал одежду с чужого плеча, шляпа на голове его напоминала ночной колпак, а сапог на правой ноге по праву должен был украшать левую отсутствующую ногу. Очевидно, правый сапог старик уже сносил и, чтоб не пропадать добру, надел его на единственную ногу. От старика пахло брагой, круглые рыжие глаза его оптимистически блестели.

– Скажите, милейший, вы кладбищенский сторож? – Родион полез в карман за монетой.

Старик поймал этот жест и расплылся в еще более широкой улыбке.

– Именно так. Что желает пан?

– Не объясните ли вы мне, как пройти к дому могильщика. Кажется, его зовут Яцек.