Фата-моргана любви с оркестром - [19]

Несмотря на акустические недостатки зала, Бельо Сандалио с предпоследнего ряда понял по первым аккордам, что за инструментом, будь то мужчина или женщина, — истинный музыкант. Не просто «кинолабух», как обыкновенно презрительно обозначали представителей этой специальности. Виноваты в таком пренебрежении, разумеется, были и некоторые таперы, бесталанные халтурщики, повторявшие одни и те же заезженные до отвращения мелодии из фильма в фильм. Все трагические эпизоды шли у них под одну плаксивую трель, все любовные сцены — под один романтический вальс, все обязательные бешеные погони верхом за индейцами — под один неизменный галопирующий ритм. В итоге музыкальное сопровождение становилось монотонным и набивало оскомину. Может, поэтому в последнее время кое-где на приисках владельцы синематографов стали приглашать вместо тапера целый небольшой оркестр. Афиши крупных премьер гласили, что «прекрасные музыкальные произведения» к такой-то картине будет исполнять чуть ли не симфонический оркестр, набранный из виртуозов с консерваторским образованием. Но хотя эти спонтанные ансамбли честно старались повысить уровень сопровождения фрагментами опер, камерной музыкой и жемчужинами классического репертуара, чаще всего их игра совсем не вязалась с действием и картинкой на экране. Путаными аранжировками они часто добивались поистине грандиозного несоответствия между музыкой и эпизодом картины. Случалось, например, — он сам не раз видел, — что, когда негодяй готовился вот-вот сбросить в пропасть онемевшую от ужаса героиню, первая скрипка выводила сентиментальную трогательную мелодию. А то вдруг романтическая элегия начиналась в разгар обрушения горящего дома. Или леденящий душу хор ангелов из «Фауста» мог грянуть во всем своем возвышенном великолепии, когда бандиты на экране взрывали сейф.

Но Бельо Сандалио знавал и многих таперов, бывших мастерами своего дела, — как тот, кто сейчас так точно и чутко обыгрывал каждый эпизод картины. Чаще всего они играли в захудалых поселковых синематографах и были такими же нищими горемыками, как тот черноусый человечек в котелке и с тросточкой, чьи возмутительные ужимки на экране они оживляли своей игрой. Подлинные мученики клавиатуры, они сидели внизу у самого занавеса, предательски близкого, чтобы рассмотреть происходящее, и вынуждены были проявлять чудеса интуиции, если не ясновидения, — и все ради точного музыкального соответствия призрачным немым картинам. Их мудрые пальцы умели подобрать подходящую мелодию для любого эпизода. К примеру, они отчетливо понимали, что лирический фрагмент для любовной сцены между кабальеро и юной девой среди идиллического соснового леса ни в коем случае не сочетается с пошлым свиданием, происходящим в гостиничном номере. Тут все зависело от музыкальной культуры исполнителя. Тот, кто играет сейчас, — убежденно сказал себе Бельо Сандалио, — безусловно, положит романтическую сцену в сосновом лесу на «Любовные грезы» Листа. Это не подлежит ни малейшему сомнению — будь то мужчина или женщина. Хотя, судя по тому, как тапер касался клавиш, он уже готов был поставить трубу, что женщина.

Сеанс закончился, и, убедившись в своей правоте, он был приятно удивлен. Дама оказалась необычайно хороша собой, что для пианисток, он знал по собственному опыту, — редкость. Фильм ему не слишком понравился (сюжет о юной модистке, которая, будучи обманутой сыном хозяина фабрики, становится матерью-одиночкой, и сестре соблазнителя, вначале насмехавшейся над бедняжкой, но попавшейся на крючок такого же негодяя, как ее брат, и в результате тоже ставшей матерью незаконнорожденного), но, несмотря на это и на епитимийную жесткость скамеек, Бельо Сандалио был покорен музыкой. Аккомпанемент был продуманный, и выбранные фрагменты превосходно гармонировали с каждой из семи частей ленты. Тревожные эпизоды сопровождались отличным набором тремоло и хроматических гамм, а похоронные и свадебные марши, равно как и сонаты, звучали к месту и игрались с безупречным мастерством и подлинным чувством.

Пока зрители разбредались из лабаза, Бельо Сандалио продолжал сидеть на месте. Ему было любопытно взглянуть на даму за фортепиано вблизи. За спинами людей он видел, как она, повернувшись спиной, надевает изящную легкую шляпку. Когда лампы зажглись, и за инструментом обнаружилась высокая стройная женщина, он, еще не видя лица, догадался, что перед ним — красавица: она излучала мягкий свет, далеко вперед посылавший сигнал о ее красоте. Бельо Сандалио посчастливилось знавать в своей богемной жизни не одну такую обладательницу сияющего ореола, окутывавшего тело словно бы второй кожей: это были, несомненно, роковые женщины.

Народ разошелся, и тут трубач понял, что дамы за фортепиано уже нет. Он быстро вышел на улицу, но и на улице ее нигде не было, что ввергло его в разочарование. Однако, когда час спустя он после короткого заплыва по барам Длинной улицы явился в Радикальный клуб, первым делом его взгляду — он совершенно ясно понял, что это она, — предстала пианистка из Рабочего театра.

Невообразимо изящная, склонившаяся над письменным столом «Дама за Фортепиано», как он окрестил ее, оказалась ответственной по зачислению музыкантов в новый оркестр и — глаза его не подвели — сущей красавицей. Пока она записывала имена десятка виртуозов, съехавшихся из разных селитряных поселков по всему кантону, он мог беззастенчиво пялиться на нее в упоении и через некоторое время признался себе, что неизвестно почему заинтригован. Вдруг она показалась ему смутно знакомой. Где-то он уже видел эту женщину, совершенно точно. То есть еще до синематографа, разумеется.