Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [148]

Он отвез меня в отель, узнал, во сколько надо разбудить, чтобы доставить на зав­трашний рейс; наутро появился на своем такси с коробкой пончиков и горячим кофе, и мы до самолета успели заехать на мое любимое место в Сэнт–Джонсе ― на «Сиг­нальный Холм», с которого открывается далекий вид на скалистые берега Ньюфа­ундленда и на простирающую­ся за фьордами Атлантику. Встречая там рассвет, мы нетипично для Канады курили, вспоминали ястребиного орла над скалами Коч–Теми­ра, наших спутников–туркменов, иранский пейзаж на горизонте и то, как мы с ним танцевали под дутар на столе среди безудержного веселья всей честной компании, отмечая день рождения другого канадца ― Тейлора…

Лысый и бородатый Гэрри со смехом, но беззлобно передразнивал тогда Ленина, усевшись в общежитии Ашхабадского университета под огромной картиной точно в такой же позе, как и изображенный маслом вождь, сосредоточенно пишущий что‑то на коленях в блокнот (Гэрри уверял, что Ленин записывает наблюдения за ястреби­ным орлом).

Когда мы уезжали из Кара–Калы, Гэрри отозвал меня в сторонку и заговорщиче­ским шепотом спросил:

― Сергей, как ты думаешь, могу я увезти домой один кустик полыни? Уж очень она прекрасно пахнет… ― Я так же конспиративно (оглянувшись по сторонам и дав понять, что риск за исчезновение одного кустика полыни беру на себя) от­ветил, что может. Он поспешно запихал уже приготовленный куст полыни в уже приготовленный непрозрачный мешок и спрятал его в рюкзак.

Через два месяца после нашей туркменской эпопеи мы будем вместе с Гэрри ле­тать на вертолете над юго–восточным Лабрадором, изучая влияние низковысотных полетов военных истребителей на популяцию скопы (звук истребителей на­столько силен, что раскалывает яйца в гнездах). Мы летали тогда в одном из самых диких уголков на земле, приземляясь на берегах озер со звучными индейскими названиями в местах, где не ступала нога человека. Вот уж было приключение так приключение…

Я оказался первым бывшим коммунистом, попавшим на авиационную базу НАТО в этой части Канады, но это вызвало не подозрения и проверки, а шутки и смех. Гэр­ри познакомил меня тогда с отличной командой ― яркими самобытными му­жиками, прекрасно дополнявшими друг друга.

Усатый приземистый Джекоб, пилот нашего вертолета, сам ― прекрасный наблю­датель, фотограф и опытный натура­лист. Поэтому, если во время полета в процессе учета и определения птиц он с чем‑то не соглашался, то вертолет наш вставал на нос (так что все елки внизу оказывались в горизонтальном положении, а река в вер­тикальном), закладывал го­ловокружительный вираж и возвращался к необычно медленно (по сравнению с нами) летящей стае птиц, которую мы только что минова­ли («Ну, что я говорил? Про уток никогда со мной не спорь…»).

Неосмотрительно высказавшийся перед этим про чирков скромняга Джим смирен­но принимал поправку коллеги, ибо по­сле выполненного пилотажа не только был не в силах упорствовать с определением уток, но и просто не мог открыть гла­за, сидя с мертвецки–бледной физиономией.

Потом мы работали над полигоном, где пилоты истребителей отрабатывали стрельбы по лежащим на земле макетам са–малетов с нарисованными на их кры­льях огромными красными звездами. Зависнув над приютившейся у края полигона палаткой, мы помахали в окна руками вышедшим из нее на шум нашего винта солда­тикам, они помахали нам в ответ. На что двухметровый духарик Двэйн сказал:

― Если мы сейчас сядем и Серджей выйдет пожать им руки, передав привет из Москвы, у этих военных съедет крыша и они сразу сдадутся в плен…

Потом в бескрайних болотах Лабрадора мы нашли разбитый корпус небольшого винтового самолета, о чем Джекоб со­общил на базу по радио, вскоре выяснив, что про этот борт, исчезнувший много лет назад, никто ничего толком не знал. Когда мы снизились до нескольких метров (сесть во всей округе было негде: сфагновая спла­вина), из заброшенно светлею­щего на фоне болота зарастающего фюзеляжа выле­тел и тяжело полетел в метре над землей огромный вирджи­нийский филин.

Потом были десятки гнезд скопы на вершинах тридцатиметровых елей в перво­зданно–недоступных местах по берегам никогда никем не посещавшихся озер и рек; удивленные медведи, в растерянности садящиеся на свои толстые мохнатые зады, рассматривая над головами наше невиданное рокочущее чудовище; бобровые пло­тины на глухих речушках и расхо­дящиеся круги от всплесков бобровых хвостов; лоси, переплывающие прозрачные озера, испуганно фыркая на нас разду­вающимися ноздрями; десятки озер, поражающих тем, что, находясь рядом, все они порой имели воду разного оттенка; тысячи квадратных километров пожарищ ― как погосты до го­ризонта, с черными обелисками обгоревших деревьев и ста­новящимися вдруг замет­ными бесчисленными звериными тропами, словно паутина покрывающими всю тайгу; не покидаю­щее меня (пешехода) восхищение тем, что, с легкостью покрывая десятки и сотни километров или играючи делая крюк, чтобы осмотреть «вон тот утес» на противоположной стороне речной долины (до которого пешим ходом ― день пути), имеешь возможность определить в кустах даже дрозда или в деталях разглядеть валяющийся на болоте уже побелевший от времени лосиный рог…