Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [149]

Однажды ночью, на диком острове посередине глухого озера в бескрайней канад­ской тайге, отойдя от костра в жидко–сумеречную приполярную темноту и восхища­ясь впервые увиденным мною северным сиянием, мы с Гэрри молчали, а го­ворить потом начали про завораживающее разнообразие нашего огромного мира, невольно вновь и вновь возвращаясь в разговоре к Туркмении…

Через неделю, закончив свои вертолетные изыскания, мы летели на самолете с во­енной авиабазы на Лабрадоре назад в Сэнт–Джонс ― столицу Ньюфаундленда. Пользуясь тем, что пассажиров в местном рейсовом самолете было всего ни­чего, мы почти в российской манере перешучивались с непривычной к этому стюардессой, раз за разом испрашивая у нее долива в свои стаканы; она удивлялась, с улыбкой смешивая нам необычный напиток ― виски с кока–колой (Чача научил в Индии). Мы посматривали с Гэрри сверху на плавающие вокруг Ньюфаундленда айсберги, со смехом вспоминали турк­менские приключения, хохотали как придурки над популяр­ными у нас в Кара–Кале шутками, а когда прощались в аэропор­ту перед моим отле­том на материк, Гэрри так же заговорщически, как некогда в Туркмении, полез в кар­ман и достал пла­стиковый пакетик:

― Сергей, я решил тебя помучить. Это тебе подарок. Держи! ―

В протянутом мне пакете была веточка от того куста полыни, который он «контра­бандой» увез домой в Канаду.

Усевшись в фешенебельное кресло непривычного мне первого класса огромного «боинга», взлетев из Канады и летя над Атлантикой в родную Балашиху, я достал этот пакетик, расстегнул застежку, вытащил тонкую серую веточку, опустил ее на се­кунду в стакан с минеральной водой, а потом растер между пальцами и уткнулся но­сом в кулак…

И вот тогда, вдохнув знакомый терпкий запах, я мгновенно перенесся назад в Кара–Калу. И вновь увидел прокаленные солнцем холмы и скалы, парящих над ними птиц и наших канадцев–американцев, смотрящих вокруг во все глаза…

Триша и Ленор из Теннесси в тот раз первыми поддержали лозунг «Не бери в голо­ву и наслаждайся жизнью!», когда у святого могильника на Шевлане беззубый мулла угощал нас бараньей шурпой из общей миски, раздав всем ложки, госте­приимно об­тертые валявшейся рядом цветастой тряпкой.

Надо было видеть присутствовавших мужиков–туркменов, когда в жаркий день мы дошли до небольшого гаудана, устроенного на одном из ручьев в предгорьях, и те же самые Триша, Ленор и хохотушка Дженнифер, ничтоже сумняшеся поскидав с себя все, кроме весьма откровенных купальников, с визгом попрыгали в воду. Туркмены смотрели на это оша­рашенно, с неявным осуждением и с явным интересом…

Мы с Зиминым наслаждались, созерцая происходящее; непонятно чем больше ― видом наших плещущихся девиц или озадаченно–сосредоточенными лицами наблю­давших это туркменов; а участник нашей группы ― московский студент Колька Дро­нин, проработавший год экскурсоводом в национальном парке в США, тактично де­лился с туркменами сообра­жениями о том, что наши гости приехали совсем из друго­го мира и конечно же отличаются от нас.

Мы все вместе провели целый день, наблюдая с разных точек за гнездом ястреби­ного орла, снимая его на видео и обсу­ждая перемещения птиц по рации. Наши бур­жуи в тропических шляпах, с телеобъективами на видеокамерах и с прочим экзотиче­ским снаряжением, увлеченно рассматривающие орлов в бинокли, смотрелись в Коч–Темире просто шикарно.

Даже приставленный тогда к нашей команде под видом студента–биолога предста­витель туркменских компетентных органов, героически учивший названия птиц, что­бы не выглядеть в нашей среде совсем уж инородно, признался, что птица эта ему нравится.

Потом я показывал ястребиного орла своим близким коллегам и студентам, кото­рые приезжали со мной на Сумбар в последующие годы (Ребята, всем привет!). Он у всех вызывал тогда неизменное восхищение, а сегодня он помогает всем нам заново ощутить нашу дружбу через незабываемые воспоминания о далекой загадочной Туркмении и о том, как нам там было хорошо.

«ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ»

Сер­гей–вороб­ей на коне каталс­я, Руки–ноги растер­ял, без пор­ток остался!..

(Ча­стушка–дразнилка)

«18 июля…. Солнце скоро садиться начнет, но все равно лето на самом пике, теп­ло, вечерней прохлады и не будет.

Все разнозеленое вокруг: пыльно–зеленые подорожники у края дороги, прямо на которых мы с Маркычем сидим; изу­мрудное поле, по которому эта дорога проходит; сочно–зеленый березовый перелесок невдалеке; справа от проселка ― темнозеле­ная опушка смешанного леса с кокетливыми рыжествольными хвойно–зелеными соснами и молчаливо–строги­ми, почти черно–зелеными елями; зеленоватым сере­бром отливают ивы вдоль реки. Даже наш серебристо–голубой пикап позеленел с бо­ков, отражая всю эту близкую и дальнюю зелень.

Обзор широкий, километра на три, и такая красота вокруг, что и без этой четвер­тинки, которую я постепенно выпиваю в гражданском нешоферском одиночестве, дух захватывает. И словно крылья вырастают. Чтобы опять лететь неведомо куда, неве­домо за чем; за своей неведомой извечной целью… За «жар–птицей», что ли, как Ивану–дураку?..

Не знаю, как вы, а вот я, как копну в себе, не в параднопричесанном, а в настоя­щем, как, например, сейчас, когда, сидючи с початой четвертинкой на деревенском поле (хоть и не подумайте, что я «настоящий», лишь когда я с рюмкой, как, напри­мер, сейчас, когда сижу с початой четвертинкой на деревенском поле в Тверской гу­бернии), так вот, как копну в себе поглубже, то выясняется, что самую искреннюю и самую живую благодарность чаще ощущаю не к гениям, которым рукоплещут мил­лионы (и, разумеется, я в их рядах), а к людям, внешне совершенно незаметным, не «изысканным» (в на­шем задрипанно–салонном понимании). К тем, кто сделал что‑то простое, каждому понятное и важное для меня в не луч­ший мой момент: накормил, когда был голоден; приютил, когда брел по незнакомой дороге; понял, когда никто не понимал; уделил внимание, когда никто не замечал… Такое сделать ― талант души нужен, а не популярность или престижная из­вестность.