Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана - [96]

— Вот черти, подумал я о поварах, — видно забыли о своих прямых обязанностях и снова вместе со всеми схватились за автоматы. И словно в подтверждение этому из-за укрытия выскочили две верткие фигурки и стремглав кинулись к осиротевшим котлам, видно повара тоже своевременно учуяли тревожные сигналы, расплывающиеся от котлов. Убедившись, что дежурные расчеты и охранение лагеря бодро продолжают свою службу, я снова продолжают свою службу, я снова взгромоздился на дувал, с интересом наблюдая за рождением нового дня. Наверное невозможно сосчитать всех рассветов, которые мне посчастливилось встречать за всю жизнь, но ни один из них не был похож на этот. В сумеречном воздухе еще не выветрился запах пороховой гари, не улеглось возбуждение вызванное ночным боем и, наверное, поэтому рассвет я ожидал как самое желанное событие, после бесстрастной ночной темени. Рассвет в горах — словно селевой поток — накапливается где-то за хребтами поднебесных гор, чтобы в следующее мгновение сокрушающей ночь лавиной выплеснуться в долину, заливая солнечным светом самые ее потаенные уголки. Наступил новый день. А каким он будет в моей жизни? Задумавшись я не заметил, как рядом со мной пристроился Сахиб.

— Как дела? — задал он дежурный вопрос.

— А, это ты, Сахиб! — обрадовался я, как видишь живем, хлеб жуем.

— Получили гады! Теперь у них надолго отпадет охота обстреливать лагерь, — сказал афганец удовлетворенно. Обернувшись к Сахибу, чтобы полнее выразить свои чувства к ночным «духам», я в первую минуту опешил.

На перевязи, перекинутой через шею окровавленного бинта, покоится рука, а Сахиб даже не заикнулся о своем ранении, заметив мой, удивленный взгляд он виновато сказал:

— Вот зацепило немного, — и, стараясь отвести разговор в сторону, продолжал:

— Хороший урожай будет. Достал из кармана колосок и осторожно начал шелушить его в руке. В ладони скопилось несколько зерен. Сахиб, словно священнодействуя, поднес ладонь к губам и резким движением опрокинул содержимое в рот.

— Скоро дехкане жатву начнут, — он тоскливо окинул взором колосящееся поле, усеянное воронками от снарядов.

— Вот покончим с душманами, сниму я свою форму, вместо автомата возьму свой старый серп. Буду жать от зари до зари, пока всем своим существом не почувствую радость свободного труда, — Сахиб мечтательно глядел вдаль на море золотых колосьев теряющихся у подножия гор.

Прошло не более часа, с тех пор, как мы расстались, а кажется, что прошло несколько дней, так прессуется время в период боя. Совсем недавно он рассказывал мне о своей незавидной судьбе, горестно напевал унылую песню, а теперь, раненый вражеской пулей, мечтает о мирной жизни, о мирном труде. Его морщины на лице разглаживались в полете мечтаний, глаза светились негасимым задором. Кажется, что если бы не перебитое крыло, Сахиб орлом бы взлетел над родными горами и долинами, чтобы с высоты поднебесья окинуть взором копошащихся на земле дехкан и громогласно рассказать им, какая жизнь ожидает их впереди.

Прозвучала команда приготовиться к маршу. Оперативный батальон царандоя оставался на месте, для охраны жителей долины от, алчных до чужого добра, и зерна, в частности, душманов.

— Прощай друг, выздоравливай побыстрей и, до скорой встречи, — наскоро попрощался я, крепко пожав на прощание его твердую от мозолей руку.

Встретились мы не скоро. Пришла осень с её дождями и туманами. Пролетела недолгая, слякотная зима. Дождавшись пока более или менее просохнут дороги, мы готовились к очередному боевому рейду.

Раннее утро перед операцией было особенно тихим, безмятежным. Раскинувшийся по соседству, кишлак медленно просыпался ото сна. В голубоватой дымке мирно курились трубы глинобитных домов. Надрывно кричали ослы. Беззлобно лаяли псы. На склонах близлежащих гор уже вовсю кипела работа. Кто-то из дехкан только начинал пахоту, упираясь всем телом в держаки деревянной сохи, то и дело покрикивая на лениво бредущих, волов, а кто-то уже боронил суховатым бревном засеянное поле.

Первые и потому особенно яркие лучи солнца проскользнули в долину, извещая всех и вся о приближении нового дня. И вдруг золотой солнечный поток, разрывая в клочья сонное покрывало уходящей ночи, стремительно наводнил низину, заполнив ее от края до края.

Колона боевых и транспортных машин замерла перед прыжком в заоблачную высь гор, где по данным разведки были сосредоточены основные базы душманов. Медленно тянулись минуты ожидания. Отдавались последние распоряжения, отрабатывалось взаимодействия. Наконец прозвучала долгожданная команда:

— По машинам! — и колона, как единый боевой организм, послушно двинулась по намеченному пути.

В конце долины у въезда в узкую горловину горного ущелья я взял на борт машины группу афганских офицеров, проводников и связистов. Старшим группы был Сахиб.

Откровенно говоря я несказанно обрадовался, когда услышал его голос.

— Я рад, что мы будем сегодня вместе, — улыбаясь, сказал он.

— Я тоже. Мы молча смотрели по сторонам, провожая взглядом зеленую, тенистую долину. Впереди горные дороги и угрюмые скалы, одинокие путники да палящее солнце над головой.