Фарватерами флотской службы - [5]

Не помню точно, на какие по счету- сутки плавания выпало мне нести ходовую вахту. Кстати, сегодня на некоторых кораблях штурманы освобождены от этого. А, думается, зря. Именно вахта вырабатывает у офицера командирское мышление, командирские навыки. Она приучает его к большой ответственности за корабль и за людей. А ведь вахту обычно и несут потенциальные командиры. Вахта — лучшая школа управления маневрами корабля, особенно подводной лодки…

Итак, было раннее утро. За исключением смены, которая несла вахту, весь экипаж отдыхал. Находился в своей крохотной и единственной на лодке каюте и командир корабля.

Около шести утра, в соответствии с графиком, я приказал подвсплыть на глубину 8 метров и поднял перископ. Взору открылась благодатная картина. Всходило яркое июньское солнце. Море отливало червонным золотом. В бездонном небе застыли крутобокими островами ослепительно белые облака.

Я медленно обвел перископ по всему горизонту. (Кстати, «перископ» — слово греческое. Оно означает «смотрю кругом».) Горизонт, как мне показалось, был чистым: в поле зрения не наблюдалось ни одного судна. И я уже собирался вновь уйти на глубину. Как вдруг вдали, словно на проявляемом фотоснимке, появились две тонкие мачты какого-то транспорта.

— Лево руля, курс 210 градусов, — незамедлительно объявил я.

Прибыл в центральный пост и Ярошевич.

— Транспорт водоизмещением 6–8 тысяч тонн. Ход 12 узлов. Курс 35 градусов. Дистанция около 70 кабельтовых, — доложил я.

— Как пеленг? — спросил командир.

— Пеленг медленно меняется на нос, транспорт уходит.

Ярошевич подошел к перископу, какое-то время вел наблюдение, затем направился к карте, где к этому моменту кроме прокладки нашего пути я нанес и курс встречного транспорта. Изучив карту, Ярошевич с одобрением взглянул на меня:

— Неплохо. Будем всплывать. Командуйте.

— По местам стоять к всплытию! — тотчас откликнулся я на отданное приказание. — Подготовить дизеля на продувание балласта, электромоторам полный ход!

Мы всплыли на безопасном удалении от транспорта. Это было немецкое судно. В корме, на флагштоке, лениво трепыхалось большое красное полотнище с фашистской свастикой в белом кругу.

Поднявшись наверх, мы с командиром наблюдали за транспортом. На палубе ни души. Зато вся она была заставлена какими-то предметами, тщательно укрытыми брезентом.

— Уверен, что это танки, — произнес Ярошевич. — А все нутро транспорта, как арбуз семечками, набито солдатней. Как, по-вашему, штурман, куда он держит путь?

— В Финляндию, — ответил я. Между тем нас тоже увидели на транспорте: резко изменился его курс, увеличился ход, из трубы посыпались искры.

— Да, — задумчиво произнес Ярошевич. — Транспорт, несомненно, идет из Германии в Финляндию. И, конечно, на нем переправляют военную технику и войска… Не помните, сколько таких транспортов мы встречали pа последние дни?

— По пять-шесть в сутки, — ответил я. — Но надо заглянуть в вахтенный журнал.

— Проверьте точно, — приказал Ярошевич, — и подготовьте радиограмму в штаб флота.

Ответа на эту радиограмму мы не получили. Да, собственно говоря, в этом и не было необходимости. По радио поступило приказание: «Следовать в Рижский залив для производства учебных торпедных стрельб».

Мы круто изменили курс и направились в Ирбенский пролив.

Время больших испытаний

Кроме нашей «Щ-310» в Рижский залив для выполнения учебных торпедных атак прибыли и другие корабли дивизиона: «Щ-309» капитана 3 ранга Исаака Соломоновича Кабо и «Щ-311» капитан-лейтенанта Петра Антоновича Сидоренко.

Кораблем-целью служил эскадренный миноносец «Энгельс». Лодки, поочередно погружаясь, выходили на него в атаки. Торпедный выстрел имитировали так называемым пузырем: по команде «Пли» в незаряженный торпедный аппарат подавался сжатый воздух, он на поверхности вспучивал воду и тем самым немедленно обозначал точку выстрела.

Предварительную оценку успешности атаки определяли следующим образом. Лодка доносила на корабль-цель выработанные исходные данные: курс, скорость цели и залповый пеленг. Если данные были верными, на эсминце поднимался желтый флаг — «Добро».

Окончательные оценки давались в базе после тщательного сличения килек маневрирования корабля-цели и подводной лодки.

Упрощенчество, которое допускалось в учебных торпедных атаках, было вызвано, вероятно, экономией учебных торпед. И все же стрельба «пузырем» отнюдь не заменяла полностью стрельбу торпедами. При этом способе из комплекса коллективных действий (командир, старпом, штурман, рулевой, механики) практически исключались торпедисты. Они не готовили торпеды к использованию (а дело это требует основательных навыков и мастерства) и не выполняли необходимых действий, которые требовались при фактическом пуске. И если задержка «выстрела» сжатым воздухом на три-четыре секунды вряд ли замечалась при оценке результатов учебных торпедных атак, то потеря этих драгоценных секунд во время фактической стрельбы могла привести к тому, что торпеда, при всех прочих безупречных показателях, прошла бы мимо цели.

Теперь я понимаю, что были в нашей боевой подготовке и кое-какие другие недостатки. Например, все учебные атаки мы производили в дневное время из-под воды. В войну приходилось атаковать ночью и из надводного (позиционного) положения. Эти издержки отрицательно влияли на подготовленность подводников к ведению боевых действий. Однако они в определенной мере компенсировались интенсивностью боевой подготовки, крепким моральным духом личного состава, нашей преданностью подводному флоту, страстным желанием стать мастерами своего дела. А в учебных атаках «пузырем» все же шлифовалось и проверялось мастерство. Особенно командиров лодок.