Фарватер Чижика - [61]

— Я похищу Чижика, на время — сказал хозяин, и отвел меня в другую комнату, потом в третью и четвертую. Показывал мебель.

Привезена из Германии, после войны, генералом Петровым.

Хорошая мебель, и состояние хорошее. Нет, сам я ни разу не специалист. Но у меня есть такой, знаток. Мастер-краснодеревщик. Давайте договоримся, он приедет, осмотрит мебель, даст свое квалифицированное заключение. Тогда и обсудим цену.

Хозяин сказал, что мебель, такая мебель, долго ждать не будет, она вечная, а на вечность желающих много.

Я вздохнул и ответил, что понимаю, и не буду в претензии, если кто-то мебель эту перекупит. Дело-то серьезное, и поступаться своею выгодой ради незнакомого человека хозяин нисколько не обязан. Да я и не спешу. В феврале еду в Копенгаген, если что, куплю там. Слышал, что и современная мебель в Дании вполне приличная. Или в Швеции посмотрю, там рядышком.

Нет-нет, сдал хозяин, особой, вот прямо сию секунду, спешки нет. Когда бы мог посмотреть мебель мой эксперт?

А как договоримся, так и посмотрит. В любой день. Завтра? Нет, лучше послезавтра, ему же из Черноземска ехать. Степан Михеевич человек в возрасте, с причудами, но дело знает туго.

И мы договорились.

Вернулись в гостиную. Люди время не теряли, пили водку, закусывали сыром, колбаской и почему-то шоколадными вафлями. Мода такая в Москве, что ли?

Я поискал Луи, не пора ли возвращаться? Он, конечно, не пил, за рулем ведь, а трезвому среди пьющих не очень уютно.

— Приехал, — сказала стоявшая у окна дама.

И в самом деле, кто-то въехал во двор.

— На «Мерседесе»!

Тут и остальные подсыпали к окну.

— Высоцкий, — одними губами сказал мне Луи.

Интересно.

И черед пару минут в гостиную вошел Владимир Семенович. Бодро вошел, резко, размашисто.

— Привет всей честной компании!

Нестройные приветствия в ответ.

— Володя, это Чижик. Чижик, это Володя, — познакомил нас Виктор.

— Здравствуйте, Владимир Семенович! — пробормотал я.

— Здравствуй, здравствуй, победитель Фишера, — ответил Высоцкий, но далее развивать общение не стал.

К нему подскочили дамы, пошли разговоры о том, о сем. О московском, о театральном. О «Мерседесе» тоже.

Я, конечно, Высоцкого слышал не раз. В смысле — песни. И, при случае, мог бы и имитировать. Только зачем?

Спустя четверть часа наш хозяин принес гитару. То есть принес-то он футляр, хороший, жёсткий, но было очевидно, что внутри гитара. Не пулемёт же.

Мне это знакомо. Медику в гостях частенько начинают досаждать просьбами подсказать, посоветовать, а то прямо и посмотреть недужного прямо здесь, сейчас и немедленно. Ага, ага, а если гость — землекоп, попросить его тут же выкопать могилу.

— Владимир, не могли бы вы оценить инструмент, — попросил хозяин.

Высоцкий раскрыл футляр и сказал даже с каким-то облегчением:

— Нет, это же шестиструнная. С шестерками я не знаюсь, уж пардоне муа.

Было видно, что и гости, и хозяин разочарованы. Видно, ждали концерт-экспромт.

— Да и зачем вам я, если здесь композитор, музыкант, профессионал и лауреат? — продолжил Высоцкий и посмотрел на меня. Как-то нехорошо посмотрел. Недобро. Настроение за это время у Владимира Семеновича переменилось радикально. И не только настроение — с улицы вошёл человек лет тридцати пяти, а сейчас на вид ему можно было бы дать все пятьдесят. И с каждой минутой больше.

— Сыграй нам, Чижик, — нарочито ласково сказал он. — И спой, если хочешь.

Я взял гитару. Хорошая гитара. Испанская, классика. И, чувствуется, её подстраивали совсем недавно. Может, часа два назад.

— Тихо! Чижик играть будет! — сказал Высоцкий, словно я Чапаев, а он Петька.

— Отчего бы и не сыграть, — я сел поудобнее. И сыграл. Бах, токката и фуга ре минор.

К каждому инструменту нужно привыкнуть, приноровиться. Но гитара вдруг стала продолжением меня, будто я с ней всю жизнь живу. Даже не знал, что так бывает.

Я кончил играть, уложил гитару в футляр, а Высоцкий всё молчал. И остальные тоже.

— Хорошая гитара, — нарушил тишину я. — Я бы взял, если не станете дорожиться.

— А сколько бы вы дали? — спросил хозяин.

— Ваш инструмент, ваша и цена.

— Даже и не знаю… Владимир, как думаете?

— Чего тут думать, — сказал Высоцкий, и вышел из комнаты. Видно, нужно.

— Ну… — видно было, что драматург боится продешевить. И дорожиться тоже боится. А отложить на завтра — так завтра меня не будет.

— Тысячу рублей! — сказал один из гостей, актер на характерную роль. Резонёра. Сказал в шутку, но цена была названа.

— Тысяча? — вопросительно повторил хозяин. — Это настоящая испанская гитара, в тридцать восьмом привезена из Испании.

— Дороговато, — сказал я. — Ну, да ладно. Пусть.

Медленно достал из внутреннего кармана пиджака бумажник крокодиловой кожи (купил в Триполи), раскрыл, на виду опустошил отделение. Десять сторублевок. Захватил на всякий случай. Вот такой.

— Пересчитайте, — потребовал.

Что там считать, десять бумажек. Но хозяин дважды сбивался. Может, от радости. Может, считал, что продешевил.

— Теперь деньги ваши, а инструмент мой. При свидетелях.

Гости закивали — как же, как же. В глазах предчувствие радостей — как они будут рассказывать эту историю другим.

Вернулся Высоцкий, успокоенный, опять помолодевший.