И правильно! Куда спешить? Питание должно проходить в спокойной обстановке. Не глядя на часы.
Я вышел на верхнюю палубу. Мы как раз входили в шлюз.
Икша!
Ворота за нами поднялись. Вода забурлила, хотя сверху, с высоты четвертого или даже пятого этажа бурление особенно и незаметно.
Люди смотрят и веселятся. Ага, ага, прикладываются к фляжкам веселья.
Я просто смотрю. Грандиозное зрелище. Наш теплоход, такой большой, можно сказать, огромный, водоизмещением около четырех тысяч тонн (прочитал в брошюрке), здесь как игрушка в детском ведерке. Да, умеют работать наши гидротехники. Ученые, инженеры. Каналармейцы тоже. Мдя.
Пройдя через ворота, теплоход двинулся дальше. Медленно и величаво — если смотреть с берега. Но и отсюда вид шикарный.
Смеркалось, и огни на берегу, отражаясь в воде, казались далекими и таинственными, словно идем мы по какой-нибудь далекой-далекой реке, Уругваю или Амазонке. Мне так кажется, конечно. На далекой Амазонке я не бывал. Хотя всякое случается, шахматы и до Амазонки довести могут.
И до Колымы?
На берегу, подсвеченная прожектором, показалась статуя женщины, держащая над головой кораблик.
Интересно, как она будет смотреться в Сахаре? Нет, я понимаю, что оросительный канал — это не судоходный. Его, быть может, вовсе крытым сделают, чтобы жаркое солнце Пустыни не испаряло воду зря. Но статуи поставят. Непременно. И большие, как статуи в Долине Царей. Только будут они изображать не фараонов, а тружеников и революционеров.
Народ дружно фотографировал. Меня то и дело просили сфотографировать, запечатлеть владельцев фотоаппаратов на фоне статуи.
Да пожалуйста, не жалко. Но — не знаю. Все-таки освещение слабовато. Впрочем, если у них светочувствительная пленка, двести пятьдесят единиц нашей «Фото», может и пройти. У немцев есть и более чувствительная пленка, но если фотоаппараты преимущественно наши, то и пленка, пожалуй, тоже наша.
Не моя печаль, но ведь будут вспоминать нехорошими словами — не умеет кнопочку нажать! И я фотографировал на максимальной выдержке, одна пятнадцатая секунды. Это как стрелять: задержать дыхание и плавно-плавно нажать на спуск. Чтобы не смазать. Ни фотографию, ни выстрелом.
Наконец статуя осталась позади, и народ стал потихоньку успокаиваться.
Тут сообщили, что работают бары. По случаю первого дня круиза — скидка двадцать пять процентов.
И люди оценили. Потянулись вниз. Вскоре осталось на палубе не более дюжины самых стойких.
В бар? Нет, не сейчас. И вообще — ну зачем идти? Разве что для поддержания языковых навыков. Живое общение — лучший учитель.
Но не сегодня. Устал я. Устал.
Подул восточный ветер, и стало зябко.
Пойду-ка к себе.
И я пошел, благо недалеко. Переоделся в халат — роскошный, турецкий (но куплен в Триполи). Уселся в кресло (так в перечне предметов в каюте). Поставил рядом «Грюндиг» и стал слушать.
Наше радио рассказывает о грандиозной битве за урожай. Планы не только выполняются, но и перевыполняются. Закрома Родины гарантируют уверенность в завтрашнем дне.
Вражеские же голоса муссируют две темы: бегство советского летчика в Японию и смерть Мао Цзе Дуна.
Положим, председатель Мао — ладно. Факт есть факт. А вот советский лётчик — это печально. Что сам убежал, беды нет, а вот самолет жалко. Даже «У-два» было бы жалко, а тут — секретный истребитель, летающий быстрее пули. Выпотрошат его, все секреты выведают, имена, пароли, явки. Как так случилось? Чего летчику не хватало? Что ему пообещали? И как? Он же, поди, и за границей не был ни разу, где к нему подобрались? Ведь рос советским человеком, школу с медалью окончил, в мединститут даже поступил, а потом выбрал небо. И вот на тебе…
И ведь бегут, бегут, бегут… Летчики, артисты, шахматисты… Маменька рассказывает, что с Театром чуть не рота доверенных людей едет, а всё равно не помогает.
И вот что досадно: туда бегут, а оттуда что-то нет. Ни с самолетом, ни налегке. Ни лётчики, ни артисты, ни шахматисты. Хотя, впрочем, приехал в Советский Союз Ласкер. Великий чемпион. Из гитлеровской Германии бежал. Тут его приветили, квартиру дали, а он осмотрелся — и в Америку ходу.
О чем это говорит?
О слабой пропаганде советского образа жизни это говорит! Не знают американские летчики, как у нас хорошо, потому сюда и не бегут!
Да и откуда им знать, американским летчикам? Советских фильмов не смотрят, советских писателей не читают, да и советское радио, похоже, не слушают.
Есть над чем подумать, и не только подумать.
Но завтра.
Или послезавтра.
Позже.
