Фарт - [9]

На этой печи работал молодой сталевар. Муравьев сразу понял это, увидев, как растерянно выбежал он из-за печи, когда поток стали в желобе вдруг уменьшился и почти иссяк. Сталевар вырвал у подручного лом и бросился к выпускному отверстию. Соколовский остановил его.

— Спокойней, Севастьянов, спокойней, — твое место у печи. Здесь подручные и без тебя справятся, — сказал он. — Возьми шомпол и прочисть с внутренней стороны. Это еще не авария.

Сталевар схватил длинный шомпол и побежал на завалочную площадку.

— Молодой еще, учить надо, недавно подручным был, все сюда норовит выскочить, — как бы извиняясь за сталевара, сказал Соколовский Муравьеву. — Да и, кроме того, нелады у него сейчас с женой, с этой самой знаменитой у нас Катенькой.

— Каждый день цапаются, Иван Иванович, — вмешался в разговор один из подручных.

— А ты почем знаешь?

— В одном подъезде живем. Все ссоры да перепалки. Хуже кошки с собакой, ей-богу.

— Видите, какой компот? — сказал Соколовский Муравьеву.

— По какой же такой причине? — спросил Муравьев.

— Говорят, загордилась. Так эту Катеньку высоко у нас вознесли, что сталевар, видите ли, ей уже не пара!.. А этот сталевар месяца через два-три будет работать, как бог. Неизвестно еще, кто из них станет знатней.

Сплюнув в сердцах, Соколовский качнул головой и ушел в цеховую конторку.

А Муравьев поймал себя на том, что он перестал подмечать в облике и поведении Соколовского жалкие и ничтожные черты. Теперь и беспомощным не казался ему Соколовский, и даже его розовое, щекастое лицо не казалось теперь Муравьеву неприятным, как вначале. С удовольствием признал он про себя, что, вероятно, под влиянием Веры Михайловны отнесся сперва к Соколовскому просто несправедливо. Но это следовало зачислить в счет его собственных, муравьевских, недостатков, — он всегда слишком поспешно судил о людях и знал об этой своей слабости.

Наступили сумерки. Муравьев зашел в цеховую конторку и попросил Соколовского подробно ознакомить его с состоянием цеха, с системой учета и заработной платы, с показателями отдельных агрегатов, бригад и мастеров. Соколовский вытащил из стола нужные бумаги и, исполняя просьбу, попутно сам стал расспрашивать Муравьева о впечатлениях первого дня.

До поздней ночи они сидели в маленькой дощатой конторке; за стенами ее шумел цех. Муравьев, не смягчая, с полной откровенностью выкладывал перед Соколовским все, что он думал о замеченных недостатках, и Соколовский, не споря, соглашался с ним. Он сидел на табуретке, покачиваясь взад и вперед, и наивными, ученическими глазами не отрываясь смотрел в лицо Муравьеву. Иногда он вздыхал и надувал щеки.

Муравьева удивляло, что Соколовский не находит нужным не только опровергать его замечания, но даже и оправдываться. Если начальник цеха целиком согласен с его замечаниями, значит, он знает о недостатках. Почему же он не постарался устранить их? А если он не знал о них, то как он может безоговорочно со всем соглашаться?

И снова возникало то первоначальное мнение о Соколовском как о начальнике неумелом и безвольном.

Беспощадно глядя в глаза Соколовскому, Муравьев сердито сказал:

— Если вы согласны с моими замечаниями, то остается предположить, что во всех погрешностях действительно виновато цеховое руководство.

Соколовский не обиделся.

— Абакумов тоже так говорит, — ответил он коротко. — Ему, правда, кое-что я мог бы возразить…

— Ему могли бы, а мне не можете?

— Да, потому что с нашими затруднениями вы скоро сами хорошо познакомитесь. А директор — что же, он о них давно знает.

Соколовский говорил спокойно, задумчиво. Вопрос, затронутый Муравьевым, его как будто бы совсем не волновал. Он как бы искал, что же ему еще сказать в ответ Муравьеву. С возмущением Муравьев подумал, что Соколовский в эту минуту похож на буддийского божка: безмятежный, толстый, не от мира сего.

Склонившись к Соколовскому, Муравьев негромко сказал:

— Помнится, читал я однажды бюллетень Гипромеза: американцы убеждены, что наши печки из-за простоев и ремонтов не смогут работать больше трехсот дней в году. Сколько воды с тех пор утекло! Подавляющее большинство советских заводов опровергло этот прогноз. А Косьвинский завод, очевидно, имеет острое желание оправдать его?

— Да, похоже на это, — спокойно отозвался Соколовский и усмехнулся. — Видите ли, если мы ускорим плавку, нас канава начнет резать. Канавщики не будут поспевать со сборкой канавы.

Может быть, он передразнивал кого-нибудь?

— Вы скептик, я вижу, — на всякий случай сказал Муравьев, не зная, как отнестись к словам Соколовского.

— Нет, скептицизм тут ни при чем, — возразил Соколовский. — Просто не люблю попадать в смешное положение. Не люблю, тут ничего не поделаешь. — И он развел руками.

— Не понимаю.

— Чего же тут понимать? Всегда смешно, если вместо сахара вы насыплете соли в стакан чаю. А я боюсь, что, если мы будем действовать опрометчиво, как раз и попадем в подобное положение. Обстановка на заводе сложная, трудная; думаю, когда вы познакомитесь с ней поближе, то согласитесь со мной.

— Охотно допускаю, что так именно и случится. Но сейчас, может быть, предварительно объясните, что вы подразумеваете? Директор упрекает цеховое руководство, вы, как я понимаю, упрекаете директора. А к чему сводятся ваши упреки, мне до сих пор неясно.